Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
По-хозяйски идут через лес, громко. Видно, не больно боятся, что кого-то сильней себя встретят. Но говорят-вполголоса, не услышишь чего. Ближе, ближе чапают… Лишь бы не чихнуть, не кашлянуть, какой другой звук не выпустить с перепугу!
Тут Лехе вдруг подумалось, что он зря панику на себя наводит. Может, ребята просто по грибы приехали. И знать не знают, что где-то тут дохлый банкир валяется, а у Лехи в кармане его простреленный паспорт лежит с какой-то хитрой схемой под обложкой. Может, у них тут одна задача — волнух набрать?
Но уже первые фразы, долетевшие внятно до
— По-моему, не туда идем, — пробасил кто-то с хрипотцой. — Ты, Сусанин, точно помнишь?
— Да точно, точно. Камень там был. Точно! — оправдывающимся тоном пробурчал другой.
— Тут этих камней до хрена было. Может, у другого останавливались? Ночь была все-таки…
— Вы не болтайте, — рявкнул к го-то покруче, — под ноги лучше смотрите. Ищите паспорт, блин!
«Они!» — у Лехи аж в брюхе похолодело. И на хрена его понесло сюда? Надо было паспорт вчера бросить, сразу же, как нашел! Или сжечь в печке, до пепла сжечь и растолочь в пыль! Ведь совсем рядом пройдут — веточкой шуршани и услышат.
— Да не та это дорожка, Мосел! Точно говорю, не там шли.
— Вот болтун! Ты что, не помнишь, что Серега про камень говорил?
— Блин, ты меня что, за пацана держишь? «Про камень»! Это мы туда шли мимо камня, понял? А обратно, когда Серегу тащили, мы правее, вон там, бежали…
— Ух ты, умный какой! «Вон там!» Ты что, в темноте запомнил?
— Да там трава была, а тут хвоя! Забыл, да? Если б тут паспорт лежал, мы б его в два счета нашли…
— Хорош базар! — опять перекрыл всех основной. — Сначала пройдем по этой дорожке. Он его мог и здесь потерять, еще до выстрела. И чтоб больше не слышал этого галдежа… Под ноги глядите!
Совсем близко базланят, рядышком. Вот незадача! И отчего так бывает, что самое худшее, чего больше всего боишься, то и случается? У Лехи почти всегда так было по жизни. Если собирался к бабе и опасался, что дружки с завода выпить пригласят — приглашали. Столько девок от него из-за этого сбежало — не сосчитать. Или, допустим, волновался, что его запрягут в выходной на работу — точно, запрягали! В армии, например, беспокоился, что на праздники в наряд загонят — и загоняли. Когда в институте учился и шел на экзамен, какой-то билет не выучив, обязательно он и попадался. Неужели и сейчас не повезет, а? Одно хорошо — это уж в последний раз будет…
— Слышь, Котел, — сказал тот, что с хрипотцой, видимо, обращаясь к основному, — а помнишь, когда туда шли, Серега вон туда сворачивал, побрызгать? Может, он там и выронил? Давай туда сходим?
— Сюда? — переспросил тот. — К ельнику, что ли?
— Ну! Вот елочка, что ближе к нам — тройная. Срослась или как… Приметная, я запомнил.
— Я тоже запомнил, — поддакнул тот, которого Мослом звали.
— Ладно, пошуруйте… — согласился Котел.
И они пошли прямо туда, где Леха уже почти что 3yбами стучал со страху. Шагов десять не дошли. Нагнулись и стали землю рассматривать. Коровин аж дышать боялся… Он их видел, а они его не замечали только потому, что елочки густо стояли, причем почти коричневые, подсохшие тут, в чащобе, такого же цвета, как грязная Лехина куртка.
— Ни фига тут нет, — объявил Мосел. — С чего он тут его посеять должен был? Он же его в пиджак клал, а не в ширинку…
— Ладно, дальше пойдем, — приказал Котел, — кончай шурудить, Лопата!
Они уходили, Коровин, все еще не веря, что разминулся со смертью, глядел им вслед, пока те были в поле зрения.
Да, здоровы ребятки! Каждый без всякого оружия, одними кулаками зашибить может, тем более, что у Лехи вообще здоровья нет. И небось, тренировались, каратэ там всякое, кун-фу… Лупанут раз — и нету. Мордовороты, одно слово. Кожаные куртки аж чуть не лопаются, хоть и размер 56, не меньше. Росточком — не ниже метра девяносто. Сапожки на шнуровке, подметки в полтора сантиметра толщиной… Пнет под дых — кишки через хлебальник выйдут.
Когда шаги Котла, Мосла и Лопаты удалились, а голоса стали едва долетать со стороны оврага, первой мыслью Лехи было дернуть бегом на просеку, а оттуда — домой. Но здравая мысль удержала.
Там, на просеке, осталась машина. «Ниссан» или еще какая, но осталась. А при ней могли и водилу оставить. Лучше подождать.
Ждал долго. Из оврага долетали невнятные голоса, матерщина лучше различалась. Ветки трещали, один раз кто-то шлепнулся звучно, с руганью. Потом закряхтели. Поднимались из оврага там, где вчера Леха с Севой спускались. Голоса послышались где-то в полсотне метров, по другую от Лехи сторону тропы.
— Нет тут ни хрена, — это вроде бы Мосел ворчал. — Может, он вообще не брал его с собой, а?
— Брал, — уверенно и веско заявил Котел. — Я помню, что он его доставал, когда мы у камня парковались.
— На фиг он нам-то сдался? Нам линять надо, пока не зажали. А мы среди бела дня катаемся. По телику объявляли, что мы пропали, а мы даже в городе светимся…
— У тебя не спросили. Пан приказал найти — значит, будем искать. Не найдем — сядем, понял?
— А если так возьмут — не сядем?
— Нет. Ты что, не понял еще, что без Пана никого не сажают? Ищи, блин, пока не стемнеет…
— Слушай, а если его подобрали уже?
— Кто?
— Ну, мужики местные… Что тут, никто не ходит, что ли?
Котел задумался, должно быть, потому что не сразу ответил.
— Может, съездим в село, поспрошаем? — подал голос Лопата.
— Нет, — сказал Котел, — это на хрен. Тут надо с Бароном посоветоваться. У всякой борзоты должны быть границы.
— Ну, а какого фига ли мы тут землю рыть будем?
— Будешь и рыть, и жрать, если скажу, понял? Ну-ка, еще раз глянем. Ты с Лопатой вниз, а я — отсюда до дороги. И обратно.
Опять закопошились. Переругиваясь, полезли обратно в овраг. Снова трещали, ворочались, пыхтели. Котел хрустел ветками и шелестел кустами где-то между оврагом и просекой. Долго, Леха уж думал, что не сможет столько просидеть в елках. Но все-таки Котлу надоело воду в ступе толочь.
— Э, пацаны! — гаркнул он. — Кончай! Поехали отсюда…
Мосел с Лопатой с треском, как лоси, выбрались из оврага и бегом потрюхали к просеке. Хлопнули дверцы, машина зафырчала, покряхтела, разворачиваясь на узкой просеке, а потом, бурча, уехала.