Простри руце Твои..
Шрифт:
Денис слушал новости. По ТиВи рассказывали о гибели Литвиненко.
– Ксеня, я чего-то не понимаю... Как же, интересно, этот Полоний на свободе гуляет, когда его Гамлет давным-давно шпагой заколол?! Ты помнишь? Там еще девка такая была, которая к Гамлету приставала... как ее... Офелия, вот! И, знаешь, Ксеня, этим датчанам ботинки делали просто халтурно. Гамлет говорит там про свою мамашу, что она еще не износила башмаков, в которых шла за гробом. А потом выясняется, что прошло всего два месяца! Но он словно удивляется - ведь королева уже должна была их износить, эти датские туфли!
– Умен до безнадежности...
Вздохнула и взяла мобильник.
– Это я, которая Ксеня...
Олин голос в трубке...
– Все плохо и будет еще хуже.
– Опять звонил?
– спросила Ксения.
– Опять не звонил!
– выкрикнула Ольга.
– Он больше не хочет мне звонить! Ксеня, мне плохо!
– А зачем ты ждешь его звонка? Разлюби твою мать... Пора выбросить его из головы. Оставить за скобками...
Это случилось летом.
5
Лето обливалось дождями, стучавшими, как упорные дятлы, по подоконникам. Бесконечными, доводящими до отчаяния, то проливными, то слабенькими. От их неизбежности и беспросветности хотелось выть или плакать. Зато рассуждать о настроении не приходилось. Нет как нет, и не надо. Без него лучше и спокойнее. Во всяком случае, ровненько.
– На западном фронте без перемен, - вяло проконстатировала Ольга.
– Небо чернее черного. Хотя почему-то с утра не выпало ни капли. Это что-то. И пора уже читать молитву о дожде. Может, устроим?
Наташа нехотя отмахнулась от подруги: не проявляй ненужного остроумия, сегодня клиентов мало, лето, няни и гувернантки никому не нужны, они всем остро понадобятся позже, так что беги скорее домой, пока не накрыло очередным ливнем. И зонтик не забудь. В магазине-то была нынче?
Ольга бросила косметичку в сумку и вышла на улицу. Тучи висели низко и тяжело, придавливая к земле и без того придавленных. Оля медленно двинулась к метро, размышляя о привычном.
"Агату Кристи" она ненавидит. Ненавидит - и все. Потому что каждый вечер, едва открывает дверь в квартиру, "Агата" поет ей навстречу, приветствуя и пытаясь на что-то вдохновить. Вероятно, на новые хозяйственные подвиги. Конечно, если каждый день крутить одну и ту же, даже самую любимую мелодию, да еще на полной громкости, можно возненавидеть что угодно. Общее место. Ненавидит она и "Гражданскую оборону", и "Роллинг Стоунс", и "Аквариум". А также "На-на", "Русский размер", "Премьер-министра" и эту странную группу с диким названием "Наутилус помпилиус". И проклинает тот день и час, когда им всем вдруг захотелось запеть.
– Наушники!
– кричит Ольга с порога Максиму, поступившему в этом году в университет.
– Соседи, наверное, с утра тебе в стенку достучаться не могут!
Музыка не притупила острый слух и догадливость Максима. Он ненадолго убирает звук и лениво встает с ковра, на котором часами под пение любимых групп накачивается гантелями. С хилыми мышцами на пляже с ненаглядной Катюшкой не покажешься. Дожди здесь не помеха. Максим в плавках возникает в передней и ласково говорит обычное, вкрадчивое:
– Мама-Оля вошла...
– И ничего не принесла!
– сурово обрывает она сына.
–
– искренне изумляется двухметровый ребенок.
– Как ничего?
– и в дверях кухни, где, как всегда, с помощью фена наводились кудри, появляется не менее удивленная восьмиклассница Марина.
– А это что?
И Марина торжествующе-обличающим жестом указывает на две сумки, которые никуда не спрятать.
– Сумчатая ты наша!
– проникновенно поет Максим.
– Там колбасятина?
Ольга молчит и смотрит в кухню. Стул. Хороший, добрый, необходимый предмет. Сесть... И ничего не делать. Долго-долго. Просто смотреть в окно на дождь. И на черные тучи. Кресло. Диван. Плита... Пылесос... Утюг... Кастрюли...
Жизнь прошла на кухне, в салатах.
Привычно голосила свой хит группа "Крематорий". Потрясало даже не содержание, а интонация. Мужской густой, приятный баритон, спокойно-переливчатый, элегический, с эдаким серьезным мягким лиризмом:
Мы живем для того, чтобы завтра сдо-охнуть!..
Оптимистичная песня. Но, в сущности, вполне правдивая. "Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле..."
– Ты, мамочка, сегодня слишком устала, совсем перетрудилась, - изображает Марина заботу и нежность.
– А что ты нам купила?
Ольга купила им новые кроссовки, ухнула последние деньги, зато фирма, отпад, прикид...
– Я купила эспандер, - говорит она.
– Это что-то...
– Зачем?
– снова искренне удивляется старший ребенок.
– У меня есть!
– Почему тебе, сынок? Почему всегда все - тебе?! Я купила эспандер для себя. Буду тренировать руки.
– На старости лет?
– хохочет Максим и осекается.
– Ты что, серьезно?
Марина стоит, открыв рот, и недоумевая, переводит круглые, старательно вызелененные глаза, с брата на мать и обратно.
– Да, детки!
– подтверждает Ольга и вынимает коробочку с эспандером из сумки.
– Вот он, мой спортивный снаряд! Теперь верите?
Дети верят, но по-прежнему не понимают.
– А ты опять голая?
– мрачно говорит Ольга дочери.
– Топики ваши дурацкие... Посмотри на себя в зеркало! И учти: эпоха ног от шеи и ногтей-когтей благополучно окончилась! Отныне на работу берут немолодых дам с мозгами, а не с ногами! Разобрались, наконец, что молодежь - безответственная и безграмотная, зато наглая и амбициозная, с завышенными требованиями зарплаты в две тысячи баксов!
Действительно за последние время Ольгу неожиданно стали приглашать к себе и вузы, и издательства, хотя раньше они же морщились, услышав, сколько ей лет. И Ольга всерьез подумывала вернуться преподавать или хотя бы совмещать, чтобы оставить позже опротивевшее ей Наткино агентство нянь и гувернанток. Да, уже многие нагрелись на молодых и осознали ценность старых кадров.
На самом деле молодой специалист и в науке, и в искусстве-литературе - штучка довольно опасная. Как личность он еще никто, не сформировались подлинные ценности, отсутствует стержень, зато за плечами - научное или литературное образование, и чисто технически он умеет творить. И очень может быть, натворит нечто весьма опасное благодаря довольно неплохому уровню владения словом или научным материалом, плюс в силу юного возраста.