Проступок аббата Муре. Страница любви
Шрифт:
– А звери? – перебил ее доктор.
– Звери? Они вовсе не злые и хорошо меня знают.
– Но ведь под деревьями темно?
– Да что вы! Это просто тень; не будь ее, солнце сожгло бы мне лицо… А в тени, под листьями, так хорошо!
Она вертелась и наполняла садик своими разлетающимися юбками, распространяя вокруг острый запах украшавшей ее зелени. Она улыбнулась аббату Муре, совсем не дичась и ни чуточки не смущаясь, что он смотрит на нее изумленным взглядом. Священник отошел в сторону. Эта белокурая девушка с продолговатым, исполненным жизни лицом показалась ему таинственной и соблазнительной
– Послушайте, у меня есть гнездо дроздов, хотите, я вам его подарю? – спросила Альбина у доктора.
– Нет уж, благодарю, – ответил он смеясь. – Лучше подари его сестрице господина кюре, – она очень любит животных… До свиданья, Жанберна!
Но Альбина пристала к священнику.
– Вы ведь кюре из Арто, не правда ли? У вас есть сестра? Я приду к ней как-нибудь… Только не говорите со мной о Боге. Дядюшка не велит.
– Ты нам надоела, ступай! – сказал Жанберна и пожал плечами.
Альбина прыгнула, как козочка, и исчезла, осыпав их целым дождем цветов. Слышно было, как хлопнула дверь, потом по ту сторону дома раздался звонкий смех; сначала громкий, он постепенно замирал вдали, будто какое-то дикое животное галопом уносило девушку по траве.
– Увидите, в конце концов она начнет ночевать в Параду, – пробормотал старик своим безразличным тоном.
И, провожая гостей, он добавил:
– Коли вы в один прекрасный день найдете меня мертвым, окажите мне, пожалуйста, услугу: бросьте мое тело в навозную яму, что за грядами салата… Всего доброго, господа!
Он опустил деревянный засов, которым запиралась калитка. Под лучами полуденного солнца дом вновь принял счастливый и покойный вид. Над ним жужжали крупные мухи и продолжали ползать по плющу до самой черепичной кровли.
Между тем кабриолет снова покатился по разбитой дороге вдоль бесконечной стены Параду. Аббат Муре молчал и, подняв глаза, следил за мощными ветвями, которые высовывались из-за стены, точно руки спрятавшихся там гигантов. Из парка доносился шум: шелест крыльев, трепет листьев, треск веток, ломавшихся под чьими-то прыжками, вздохи гнувшихся молодых побегов, – точно дыхание жизни проносилось по верхушкам древесной чащи. Порою, когда крик какой-нибудь птицы напоминал смех человека, аббат отворачивался с некоторым беспокойством.
– Забавная девчонка! – говорил доктор Паскаль, немного отпустив вожжи. – Ей было девять лет, когда она попала к этому язычнику. Брат Жанберна разорился, уж не знаю там отчего. Малютка воспитывалась где-то в пансионе, когда отец ее покончил с собой. Была она уже настоящей барышней, весьма ученой: читала, вышивала, умела болтать и бренчала на фортепьяно. И кокетка же была! Я видел, как она приехала в ажурных чулочках, в вышитых юбочках, в воротничках, манжетках, вся в оборочках… Да, нечего сказать! Надолго хватило этих оборочек!
Он стал смеяться. Кабриолет наехал на большой камень и чуть не опрокинулся.
– Недостает только, чтобы у моей таратайки колесо сломалось. Экая омерзительная дорога! – пробормотал он. – Держись крепче, милый!
Стена все еще тянулась. Священник прислушивался.
– Понимаешь, – снова заговорил доктор, – Параду с его солнцем, камнями,
– Послушайте-ка, дядюшка, – прервал его аббат Муре. – Мне чудится, будто за этой стеной бежит какое-то животное.
Доктор Паскаль прислушался.
– Нет, – сказал он после паузы, – это коляска стучит по камням… Ну, понятно, девочка разучилась теперь бренчать на фортепьяно. Да и читать, я думаю, тоже. Представь себе барышню, которую отпустили на каникулы на необитаемый остров, и она превратилась в совершенную дикарку. Ничего-то у нее не осталось от прежнего, кроме кокетливой улыбочки, когда она захочет ею щегольнуть… Да, если тебе когда-нибудь поручат заботу о девице, не советую доверять ее воспитание Жанберна. У него весьма примитивная метода: все предоставлять природе. Случилось мне как-то беседовать с ним об Альбине; он мне ответил, что не следует мешать деревьям расти на приволье. Он-де, говорит, сторонник нормального развития темперамента… Как бы то ни было, оба они интересные типы! Всякий раз, когда мне приходится бывать в этих местах, я заглядываю к ним.
Но вот кабриолет выехал из выбоины на ровное место. Здесь стена Параду загибалась, теряясь из виду где-то вдали, на гребнях холмов. В то мгновение, когда аббат Муре повернул голову и бросил последний взгляд на серую ограду, непроницаемая строгость которой в конце концов начала необъяснимо раздражать его, – в это самое мгновение послышался шум, точно кто-то сильно потряс ветви деревьев, и над стеною несколько молодых березок приветственно закивали вслед проезжающим.
– Ведь я же знал, что какое-то животное бежало за нами! – сказал священник.
Однако никого не было видно, только все яростнее раскачивались в воздухе березки… И вдруг раздался звонкий голос, прерываемый взрывами смеха:
– До свидания, доктор! До свидания, господин кюре!.. Я целую дерево, а дерево отсылает вам мои поцелуи.
– Эге, да это Альбина, – сказал доктор Паскаль. – Она бежала за нашей коляской. Этой маленькой лесной фее ничего не стоит прыгать по кустам!
В свою очередь он закричал:
– До свидания, малютка!.. До чего ж ты выросла, коли можешь кланяться через стену.
Тут смех усилился, березы наклонились еще ниже, и с них на верх коляски полетели листья.
– Я ростом с эти деревья, а падающие листья – мои поцелуи!
Голос ее по мере удаления казался столь мелодичным, он был так овеян дыханием парка, что молодой священник весь задрожал.
Дорога становилась лучше. Внизу, на дне выжженной солнцем равнины, показалось Арто. Кабриолет выехал на перекресток; аббат Муре не позволил своему дяде отвезти его к приходскому дому. Он соскочил на землю и сказал: