Проталины

Кузнецова Светлана Александровна

Вокруг не видно ни души…

Вокруг не видно ни души. Гольцов неровна линия. Кедровник мягок и пушист, В звенящих прядях инея. Бегут следы упругих лыж За дальние пригорки. Хоть на минуту ты услышь Деревьев запах горький. Пойми запутанный в снегах Следов зверушьих почерк. Почувствуй привкус на губах Смолистых крепких почек. В гостях у хвойной тишины Пройдет твоя усталость, И ты поймешь, что до весны Недолго ждать осталось.

Таежница

Даль была в неоглядных сугробах белых, А дорога пока на кальке. Вот тогда-то в бригаде ребят умелых Появилась

Чернова Валька. Уступает версты тайга не щедро. Здесь особый нужен закал. И косились на Вальку столетние кедры Иронически, свысока. У девчонки глаза — не глаза, смородина, Век глядел бы, да сердца жалко. Разгорелись смуглые щеки с мороза, Без анкеты ясно — южанка. Не вязалась как-то она с палаткою, С ветром встречным, с тайгой нехоженой, Слишком хрупкая, слишком яркая, На других девчат не похожая. Труд в бригаде, как радость, делили поровну, Но сибирский январь жесток. Иногда отодвинет парень в сторону, Скажет: — Дай, помогу чуток!— Не сдавалась. Сердилась: — Где ж равноправие!— Не сдавалась, со всеми шла, Поднимала лопатою мерзлый гравий И мозолям счет не вела. Становилась даже как будто выше. Трудный день угасал сурово. У костра вспоминала родные вишни, О дорогах мечтала новых. Лишь для слабых мир необъятный узок, Настоящее счастье сложно. И весной прошли лесовозы с грузом По шоссе, что в тайге проложено. Хороша Сибирь! А люди какие! Вальке с ними жить и тревожиться. Написала маме в далекий Киев: «Я теперь навсегда таежница!»

Брови тоньше хвоинок сосновых…

«Брови тоньше хвоинок сосновых И темней соболиных мехов». Сердце тянется снова и снова К неоконченным строкам стихов. Позабыть бы давно их, и точка. Разве мало на свете других? Что мне в этих доверчивых строчках, Привезенных из дальней тайги? Издалека, из синей тревоги, Из забытого детского сна, Где в распадках медвежьи берлоги, Где хозяйка всему — тишина. Где доныне живет на заимке Та, что парня любого смелей, Та, чьи брови тонки, как хвоинки, Та, чьи брови темней соболей. Ей сродни и ручьев перезвоны И прохладные поросли мхов. Сердце тянется снова и снова К неоконченным строкам стихов.

Олени

От лишней суеты или от лени, За что уже кляла себя не раз, Я столько лет не видела оленей, Не видела больших печальных глаз. И вот они идут тропой таежной, Раскинув бархатистые рога, И сердцу больше помнить невозможно, Что мне другая радость дорога.

Глухомань

Над Саянами солнце проснуться готово, Заревая туманится рань. Кто придумал такое удачное слово, Кто тебя окрестил, глухомань? Глушь манит… Значит, бьется в озерные чаши Ветровой налетающий хмель, Значит, снова встречают смолистые чащи Открывателей новых земель. Значит, снова костры полыхают в распадках, Значит, снова поют провода, Розовеют рассветы на белых палатках, И упрямо растут города. Край сибирский, какой тебе гордости боле? Было время, тоску затаив, Шли к тебе не своею, а царскою волей Оба каторжных деда мои. Прогремев кандалами по снежным дорогам, Принесли только горе с собой. Край таежный, я знаю — ты встретил их строго Пересыльной, нелегкой судьбой. Но ты дал им больших расстояний тревогу, Что звенела в метельной гульбе, И не веря ни аду, ни раю, ни богу, Вдруг поверили деды тебе. И осталась в крови сила властного зова, Шепот сизой сосновой хвои. Ты зовешь, глухомань, меня снова и снова В необжитые дебри свои. Ты зовешь. Ты уже никуда не отпустишь, В сердце свежесть твою берегу. Счастья жизни моей там истоки и устья, Где остались следы на снегу.

Стихи о соболях

Там стихи открываются настежь, Где звериные тропы бегут, И охотник уходит по насту, По глубокому насту в тайгу. Зимы здесь и метельны и длинны. Сколько трудных и радостных лет — Только след, только след соболиный, Осторожный и сбивчивый след. Здесь мохнатый куржак от мороза, Зябнут щеки на жгучем ветру, И девчата из зверосовхоза На работу идут поутру. Здесь на лапки за сетками встали Любопытные злые зверьки. Засветили таежные дали Золотые глаза-огоньки. Здесь запевки кострами лесными, Здесь нельзя обойтись без стихов, Если искрами вспыхнет цветными Соболиная сказка мехов.

Землякам

Это все совсем не так далеко… Пахнущие хвоей вечера, В старом клубе встречи ненароком И смешной влюбленности пора. Тучи, проплывающие мимо, На гольцах лиловых седина, Берега свинцового Витима, Бодайбинки рыжая волна. Ель качнет пушистой длинной веткой. На сугробах четкий след саней, Но приходят письма очень редко Из таежной юности моей. И зовут, зовут в родные дали За туманом звезды-огоньки. Мне с годами только ближе стали, Ближе и понятней земляки.

Радуга

Над нашей судьбою метель тополиная…

Над нашей судьбою метель тополиная. Над нашей судьбою запевка былинная. Над нашей судьбою, Над нашей судьбою, Над той, что поспорит с другою с любою. Над нашей нескладной, над нашей певучей Опять собираются низкие тучи. Они мне невзгоды обид обещают, Но кедры родные меня защищают. Меня защищают тайги километры. Меня защищают байкальские ветры. Те ветры, что слабых сводили с ума, — Култук, баргузин и шальная сарма. Ангарские волны, что сини синее, Ты видишь, любимый, тебя я сильнее. Меня не сломать налетевшему горю. Я выстою в бурю, я с тучей поспорю! Ты слышишь, ты веришь? Нет, я не гордячка. Но я из Сибири, но я сибирячка!

Косогора рыжий скат…

Косогора рыжий скат. Берег затуманенный. В речке сломанный закат Бьется птицей раненой. Пусть как смоль вода черна Под рябиной рясною, Перекатная волна Льется пеной красною. Капли падают с весла, Вспыхивают ало. Сколько лет я прождала, Много или мало?

За Байкалом слепящей синью…

За Байкалом слепящей синью Вспыхнут горы, к себе маня. Я хочу, чтобы стал ты сильным, Чтобы стал ты сильней меня. И шагая навстречу людям По таежной тропе любой, Твердо знал ты, что дальше будет С нашей болью, бедой, судьбой.

Это было не сегодня, не вчера…

Это было не сегодня, не вчера. Помнишь, плыли над тайгою вечера? Помнишь, месяц над сибирскою рекой? Просто с берега дотянешься рукой. Помнишь звезды догорали на воде? Помнишь, я была тогда с тобой везде? Сквозь туманы наугад, вслепую шла, В снах и помыслах твоих одна жила. Если даже и забыл, так до поры… Встанут дымками тревожными костры. Встанет давняя хорошая пора, Засверкают Енисей и Ангара. Это сердцем не измерить, не избыть, И меня нельзя поэтому забыть. Помнишь, как я за тобой вслепую шла, В снах и помыслах твоих одна жила?

Уже грустя в вечерней доле…

Уже грустя в вечерней доле, Долины с ветром говорят, Что мы расстались в чистом поле На много месяцев подряд. Что мы расстались, мы расстались Всему, что было, вопреки У рыжих мартовских проталин, У черной бешеной реки. Что над весенним ожиданьем, Над растревоженной водой Встают большие расстоянья Моей немыслимой бедой. Не раз в раздолье тополином Я повторю еще себе, Что белый свет сошелся клином На чьей-то праздничной судьбе.