Против энтропии (Статьи о литературе)
Шрифт:
Именно за эти три месяца и три дня создал Константин Гюйгенс произведение, которому едва ли сыщется аналогия в мировой поэзии: "Назидательные картинки", цикл из 18 стихотворений, представляющих собой попытку синтезировать высшие достижения голландской поэзии с высшими достижениями в живописи.
Родной город Гюйгенса, Гаага — вообще город парадоксов. Людям, знакомым пусть даже не с голландским, а с английским языком, навсегда запоминается при его изучении странное правило: все города мира для англичан — женского рода, одна лишь Гаага — мужского. Преподаватели обычно не могут объяснить причины, но она известна и отчасти анекдотична: традиционно столица Северных Нидерландов располагалась не в городе, а... в деревне. До 1808 года Гаага не была городом! Эндрю Марвелл, великий английский поэт-метафизик и заклятый враг Голландии, писал в 1653 году в сатире "Поругание Нидерландов":
А где у них столица? Да нигде!В Гааге, то есть черт те знает где.В деревне! Собираешься в Гаагу,Бери с собой мотыгу,Впрочем, и сам Константин Гюйгенс в написанном сразу после "Назидательных картинок" цикле "Голоса городов и деревень" поместил миниатюру, посвященную Гааге, и начал ее словами: "Деревня деревень!.." Гаага, конечно, по всем признакам была городом (да еще столицей) — но традиция дороже и, не упраздни ее Наполеон, Гаага, того гляди, числилась бы в деревнях и теперь.
Чем был родной "город" Гюйгенса? Современный исследователь, Поль Зюмтор, пишет о Гааге времен "золотого века":
"В Гааге, резиденции статхаудера, поиску форм красоты, располагавших к отдыху или тешащих тщеславие, уделяли больше внимания, чем в торговых городах. Нигде вы не нашли бы такой свежей и прозрачной воды, как здесь. Гаага, наверное, была единственным городом в Голландии, на немногочисленных каналах которого не было видно ни одной из тех лодок, которые вечно сновали в суматошных торговых портах. К парку "Лес" прилегал богатый квартал: особняки иностранных послов и дворец принцев Оранских." [0.15] Но надо напомнить, что по дороге из Гааги на север, всего через три лье (т.е. примерно через двенадцать километров), лежал Лейден с основанным в 1575 году университетом, — а оттуда до Амстердама пути было всего ничего. Читателю будет интересно узнать, что по переписям начала XVII века в Гааге жило шестнадцать тысяч человек, в Лейдене — сорок пять тысяч, а в Амстердаме — более ста тысяч. В маленькой Голландии до всего было рукой подать, и материал для своих "Назидательных картинок" Константин Гюйгенс брал в разных местах: короля в Голландии не было в те времена вовсе, зато именно послы жили во множестве, и первым по хронологии написания в "Назидательных картинках" стоит именно "Посол". Впрочем, через самое короткое время в посла (точнее, в секретаря посольства, направленного в Англию, ко двору короля Иакова I) превратился и сам Константин Гюйгенс, именно его сможет увидеть в качестве "Посла" на соответствующей иллюстрации читатель, перелистав страницы этой книги.
[0.15]
Цит. по изд.: Поль Зюмтор. Жизнь Голландии во времена Рембрандта. М, 2001. Перевод выполнен с французского издания книги (1959), поэтому некоторые слова, неверно прочитанные переводчиком, здесь даются в традиционном русском написании (напр. "стадхаудер" вместо немецкого "штатгальтер")
"Профессора" Гюйгенс определенно списывал с лейденского прототипа. Причем списал, очевидно, с такой портретной точностью, что не решался это стихотворение печатать даже через много лет. Окончив Лейденский университет в 1617 году, молодой поэт и шесть лет спустя определенно боялся обидеть кого-то из своих наставников. Кого? Есть серьезные основания предполагать, что имелся в виду прославленный филолог Даниэл Хейнсиус (1580 — 1655), профессор Лейденского университета с 1602 года, переводчик Аристотеля на латинский язык, издатель произведений Гесиода, Горация, Сенеки, Овидия, Теренция, Вергилия, при этом еще и сам — поэт. Хранящийся в архиве Гюйгенса автограф "Профессора" перечеркнут, а слева сверху рукой автора приписано -"Не для печати". И в самом деле, на протяжении XVII века "Назидательные картинки" выходили шесть раз — в 1625, 1634, 1641 и 1644 годах, а также в "итоговой" книге автора "Васильки" (1658 и 1672 гг.), но "Профессору" пришлось ждать публикации... до 1891 года! В попытке восстанеовить историческую справедливость, мы помещаем возле перевода "Профессора"... именно портрет Даниела Хенйсиуса.
Голландские литературоведы склонны считать, что порядок расположения стихотворений-портретов в "Назидательных картинках" из-за этого до определенной степени условен, ибо автор печатал их по меньшей мере без одного стихотворения, изъятого в результате "самоцензуры". С другой стороны, в книгу автором было помещено еще одно стихотворение, в настоящем издании изъятое — на этот раз по воле переводчика. Речь идет о поэме (иначе не скажешь — больше 500 строк!) "Мудрый придворный". Поэма датирована 16 ноября 1624 года, иначе говоря, создана через год после основной части "Назидательных картинок". Тот, кто прочитает короткие, или не очень короткие, но всегда афористичные и уж вовсе не утомительные стихотворения 1623 года, просто в ужас придет от "Мудрого придворного": от его дидактичности, от полной потери автором чувства меры в отношении назидательности — в самом точном значении этого слова. Как и прежние, эта "картинка" начинается цепочкой образов-оксюморонов, способных дать читателю представление о том, каким обычно является, каким чаще всего представляется, каким, наконец, бывает хулим врагами изображаемый объект. Тут бы Хейгенсу и остановиться, — возможно, какие-то черты "Мудрого придворного" и взяты с натуры, возможно, поэт даже имел в виду своего собственного отца (тоже литератора, тоже придворного) — или отца поэта Питера Корнелиса Хофта, бургомистра Амстердама Корнелиса Питерса Хофта, воспетого Вонделом и при жизни и посмертно:
Рыдай, о Амстердам! Скончался муж, которыйВсю жизнь был для тебя надежнейшей опорой!Короче, кого-то мудрого и доброго, кого-то истинно добродетельного Константин Гюйгенс если и не списал с натуры, то вообразил. Беда в том, что поэт нарушил правило восточной мудрости: "Ты сказал раз — я поверил, ты сказал дважды — я усомнился, ты сказал трижды — я понял, что это неправда". Читатель, все-таки осиливший эти пятьсот строк, неизбежно поймет, что поэт всего лишь пытался застраховать свою дипломатическую карьеру, которую весьма разухабистые образы "Глупого придворного", "Трактирщика", "Палача", "Крестьянина" могли бы подмочить. Словом, пользуясь спорностью расстановки стихотворений в "Назидательных картинках", и заботясь все-таки о поэзии и "картинности" книги, я взял на себя смелость, выбросил из книги "Мудрого придворного", а на его место поставил "Профессора". Наверное, будь это академическое издание, я поступил бы неверно. Но "Триумфы" — издание не совсем академическое, название серии, взятое, напоминаю, из Франческо Петрарки, говорит само за себя.
Едва ли не первым — сразу после полного собрания сочинений великого Вондела — на сайтах нидерландского Интернета разместилось полное собрание сочинений Константина Гюйгенса. Однако книга "Назидательные картинки" потерялась и там: наследие поэта в этом собрании оказалось размещено строго по хронологии, и книга рассыпалась. Позднее, впрочем, на отдельном сайте появились и "Назидательные картинки"; книга, словно плод на ветке, стала все более явно заявлять о своем существовании, бытии — это при том, что ее последнее переиздание на бумаге имело место лишь в 1973 году, притом сокращенное — помимо "Мудрого придворного", из нее были изъяты также и "Глупый придворный", и "Алхимик", и "Карлик", — добавим также, что, как и у нас, было опущено рифмованное посвящение книги брату поэта, Морицу Гюйгенсу.
Словом, составителем нынешнего издания "Назидательных картинок" пришлось отчасти стать мне, переводчику. Наверное, мне стоит извиниться и за то, что ряд моих переводов из этой книги был опубликован ранее в томе БВЛ "Западноевропейская поэзия XVII века" (М., 1977), затем в книге "Из поэзии Нидерландов XVII века" (Л., 1983), наконец, в "Колесе Фортуны" (Из европейской поэзии XVII века. М., 1989) — но опубликован под другой фамилией. Теперь читателю уже трудно понять, зачем в советские времена переводчику, который выступал еще и составителем книги, добрую половину своих переводов приходилось подписывать чужой фамилией. Поверьте на слово -так тогда полагалось. Иосиф Бродский иной раз подписывался "В. Корнилов", Николай Харджиев — "А. Ахматова", и список подобных случаев долог, как приговор инквизиции. Оговорюсь при этом, что переводы из Константина Гюйгенса (в тех публикациях — ХЕйгенса), не относящиеся к "Назидательным картинкам", действительно были выполнены Сергеем Ошеровым и Надеждой Мальцевой, но остальные — мои. Проклятие перечеркнутого "Профессора", будем надеяться, в третьем тысячелетии от Рождества Христова уже не действует.
Однако же вернемся к "Назидательным картинкам". Перед нами -живописная галерея, некая словесная живопись, притом столько же портретная, сколько и жанровая, а местами, как в "Мореходе" и "Рядовом солдате", батальная. Некоторые картинки нуждаются в пояснении: "Истовый проповедник" у кальвиниста Гюйгенса отнюдь не означает священника. Голландский "predikant" — это именно проповедник-протестант, пересказывающий народу содержание Библии, ибо официальный ее перевод на голландский язык появился лишь в 1637 году, — разъясняющий смысл христианского, особенно же кальвинистского учения, совершающий все требы, которые в католической или православной церкви исполняет священник (такие, как крестины, венчание или отпевание), -но это священник-мирянин, чаще всего женатый и по голландской традиции весьма многодетный. Таковой проповедник был часто далеко не столь истов, как описанный Гюйгенсом персонаж, и бессмертная сатира Вондела на амстердамских проповедников "Развратники в курятнике" (также опубликованная по-русски в "Литературных памятниках" в 1988 году) служит тому грустным доказательством. Впрочем, Вондел, некогда дьякон-анабаптист, терпел, терпел, да и отметил свое пятидесятилетие переходом в католичество. Для государственного деятеля, каким был Константин Гюйгенс, такое было невозможно, он прожил всю жизнь набожным протестантом, но правда эпохи барокко брала свое, и лишь в "Истовом проповеднике", да еще, пожалуй, в "Мореходе", обстоятельно осуждающем грех самоубийства, назидательность картинок Гюйгенса проявилась в полной мере.
Такой поэзии становится тесно в рамках Ренессанса, Петрарка уже не служит ей непререкаемым образцом. Очень мало назидательности в "Нищем", да и в "Трактирщике", в "Алхимике" и в "Профессоре" тоже немного: гораздо больше здесь искрометной парадоксальности зрелого маньеризма, обычно именуемого у нас португальским словом "барокко", означающим искривленную жемчужину, чаще всего при этом черную или цветную. Некоторых персонажей читатель почти ждет... и не дожидается. К примеру, нет в череде "Назидательных картинок" портрета слуги или служанки. Ничего удивительного: донельзя буржуазные Нидерланды назначали на содержание слуг такой невообразимо высокий налог, а самим слугам давали столько свободы, что, к примеру, нанимался слуга на год — но волен был уйти в любой день, и жалоба его на хозяина грозила последнему немалыми неприятностями. В итоге даже самые богатые голландские дома держали не больше одного-двух слуг, да и те зачастую превращались скорее в членов семей, чем оставались просто прислугой. Нет в портретной галерее и прославившего Голландию образа купца-финансиста: в 1623 году морская экспансия страны еще только-только начиналась; создавайся книга лет на сорок позже — этот образ наверняка оказался бы одним из центральных.