Против князя Владимира. Книга первая. За Новгород
Шрифт:
— Не откажу, Росслав, — с этими словами Варяжко покинул совет, не тая обиду на главу старейшин, понимая, что тот вынужден пойти на поводу большинства.
В первые дни отдыхал от суеты беспокойной службы. Сидел дома безвылазно, тетешкая подрастающих дочерей — старшей, Лане, исполнилось уже три годика, младшей, Нежане, миновал первый. Обихаживал ходившую на сносях Милаву, отдавался любовным забавам с Румяной, по женски расцветшей за последний год — округлилась в нужных местах, грудь, прежде почти плоская, стала заметно больше. Вел серьезные разговоры с выросшей на глазах Ладой — прежние детские игры уже не занимали любознательную девочку. Подступала с самыми неожиданными вопросами, иногда ставившими Варяжко
Младшая сестренка Милавы вступала в пору девичества, в какой-то мере для ее возраста преждевременную. Ростом вымахала больше старшей сестры и Румяны, статью переходила от угловатости отроковицы к наливающейся девичьей плоти. Взгляд Варяжко невольно притягивали уже сейчас заметные под сорочкой груди свояченицы, будя грешные мысли. А девочка, вернее, уже девушка, как будто чуя плотские позывы зятя, старалась пуще — выпячивала грудь, натягивая сорочку, принимала соблазнительную позу, следуя присущим женскому племени природным инстинктам. При том с невинным видом задавала вопросы, явно недетские, а в глазах ее женолюбивый Варяжко видел искорки будущей страсти.
Наступившая зима завалила обильным снегом — он шел изо дня в день целую неделю, скрывая смерзшую грязь и радуя глаз пушистой красотой. Когда же снегопад закончился, Варяжко повез свое семейство за город кататься на санях. Прежний возок он еще в прошлую зиму сменил на новый, гораздо просторней — заказал его у мастеров. Те за немалые деньги расстарались — получился на загляденье, с расписным крытым кузовом, удобными сиденьями и окнами во все стороны. Правил сам, сидя на облучке, а рядом, прижавшись к нему, сидела старшая дочь. Пищала от восторга первозданной красотой зимней природы, ее радость тешила ему душу, зачерствевшую за годы ратной службы. После игрался с нею и присоединившимися Румяной и Ладой в снежки, строил снежную бабу, катал на санках с горки. Провели за городом не один час, отогреваясь у костра — хворост для него Варяжко прихватил с собой, ближе к обеду отвез сморившихся от усталости детей и взрослых домой.
После двух недель отпуска, который устроил себе Варяжко, принялся за намеченное им дело. Возвращаться к налаженному производству часов не стал, да и не манило оно к себе. Новые проекты занимали думы, но прежде, чем переходить к ним, взялся за другое — убирать своих недругов. Не столько из-за мстительности, хотя и оно имело значение, сколько предвидя будущее. Не вызывало сомнения, что скоро, может быть, в следующем году, для Новгорода вновь наступят трудные времена. Набравший уже силу Владимир вряд ли смирится с вольностью города и присоединившихся к нему земель — Варяжко с полным основанием предполагал, что тот, справившись с вятичами, под каким-либо предлогом поведет войско сюда. Воевать же с ним, будучи связанным волей рутинных старейшин и завистливыми ратными мужами, стоящими над ним, считал безнадежной затеей.
Определил круг тех мужей города, с которыми придется разобраться — выходило едва ли не с десяток. Прежний способ, со сбором компромата и взбросом в народ, который применил против двух из них, мог не дать нужного результата — слишком многих он задевал, практически всю городскую верхушку. Да и нес угрозу прежде всего ему самому — почуяв опасность и от кого она идет, те непременно постараются расправиться с ним. Удар для недругов должен стать неожиданным и эффективным, не дающим возможности им оправиться и ответить тем же. Из этого условия исходил Варяжко, планируя свою операцию. Пришедший первым в голову вариант — устроить заговор и уничтожить важных мужей — отмел сразу, как ненадежный, да и новгородский народ не стерпит злодеяния, непременно вызнает и казнит причастных, как татей.
Оставалось одно — справиться самому, не привлекая кого-либо в помощь.
Первым объектом выбрал главу купеческого сословия Путислава — его прочили на смену Росславу, слабевшему с каждым годом от преклонных лет. Сравнительно молодой — ему перевалило едва за сорок, он завоевал в совете несомненный вес, с ним считались все, даже Росслав. Варяжко подозревал, что именно под давлением Путислава и сторонников того глава старейшин снял его с командования полком. Собрал осторожно, обиняком, информацию о нем — состоянии, торговых делах, привычках и наклонностях, — после недолгого обдумывания решил наведаться в торговый дом жертвы, куда тот заявлялся каждое утро, возможно, устроить там засаду. Пару раз прошел мимо него, разглядывая краем глаза само строение и подходы к нему, а затем, подготовив необходимое снаряжение, отправился ночью на более детальную разведку.
Торговый дом Путислава занимал лучшее место в Великом ряду — так называли выстроенные вдоль главной улицы одна подле другой лавки купцов, — прямо напротив торга. Громадный, в два этажа, с просторным амбаром позади, он заметно выделялся среди соседних лавок, выглядевших по сравнению с ним скромными и неказистыми. Варяжко подобрался к нему со стороны амбара, встал под прикрытием его тени от лунного света. Вслушался — вокруг стояла тишина, только со стороны торга от сторожки раздавался лай собак, скоро замолкших. Снял кожух, оставшись в не стесняющем движения кафтане, взял из вещевого мешка моток прочной веревки с привязанным грузилом, небольшой ломик, клещи и самодельную отмычку из проволоки.
Аккуратно, стараясь не шуметь излишне, перекинул веревку через выступающую стреху амбара и взобрался по ней на крышу. Пригнувшись, прошел по самому краешку к основному зданию, стоящему вплотную, перебрался на узкий карниз, идущий по верху второго этажа. Уже по нему, рискуя сорваться вниз, добрался до чердачного окна. С ним провозился долго, пока снял примерзшую раму, не раз чертыхаясь про себя, однажды чуть не уронил ломик. Дальше пошло легче — пролез на чердак, ломиком открыл люк, ведущий вниз. Нашел кабинет хозяина — он оказался единственным, запиравшимся на два замка — накладной и висячий, притом оба из металла, а не дерева, какие чаще применялись в Руси в это время. Один из них открыл отмычкой, второй пришлось снять с петлями.
При слабом чадящем свете сальной свечи обошел комнату, не столь большую, как предполагал для хозяина столь солидного заведения. Присматривался к скудной мебели — у окна стол и кресло, вдоль стены лавки, еще пара сундуков в углу. Добротная, из темного дуба, сразу привлекла внимание — если уж хранить ценное, то почти наверняка в ней. Подступил к сундукам, окованным железными полосами, с навесным замком. Справился скорее, чем с дверными замками, но к удивлению и разочарованию оба ларя оказались почти пустыми, если не считать пару мешочков с серебром и какие-то грамоты на пергаменте, часть на бересте. Уже собрался закрыть обратно, оставив все как есть, но что-то подспудно задержало его — стал просматривать записи.