Против лома нет вампира
Шрифт:
– Бедный мой друг.
Я коснулась руки Даниэля. Только по одному виду его рук я могла определить, что он художник. Даже пальцы у него говорили о его профессии. Тонкие, длинные, нервные, изящные и очень сильные даже с виду. Вампир не отстранился. Наоборот, его пальцы скользнули и переплелись с моими. Он внимательно смотрел мне прямо в глаза.
– Друг?
– Да, – подтвердила я.
– Я пил твою кровь. На твоих глазах я убил ни в чем не повинного человека, хотя мог бы оставить его в живых. Я практически изнасиловал тебя вчера – и ты называешь меня своим другом?!
– Да. Если ты сам того захочешь.
Я действительно не понимала, что его волнует. Да. Он убивал, но и я убила. И почему-то не переживаю. Ни капельки. Наверное, остатки переживаний вылетели из меня вместе с остатками вчерашнего ужина, в углу пыточной камеры. Мы защищались. А дедушка учил меня, что для победы хороши
– Ты не испытываешь ко мне отвращения или страха? Брезгливости?
Ах, вот оно в чем дело!
– Ничего подобного я не испытываю. Напротив, ты мне очень нравишься. Знаешь, можно быть хорошим вампиром, а можно быть плохим человеком. И никто не убедит меня, что первый хуже второго только из-за клыков и оригинальной диеты.
Кажется, удивлять вампиров – это становится моей профессией. Серые глаза недоуменно расширились.
– Оригинальной диеты? Я пью человеческую кровь! Не забывай об этом!
– И часто ты убиваешь, чтобы напиться?
Даниэль не отводил глаз. Он что – решил передо мной исповедаться? Ну что ж, в добрый час. Информация всегда полезна. Кстати, а только ли информация? Юля, не ври себе! Вот она ты! Это ты сейчас сидишь в кровати, смотришь в светло-серые глаза и по уши довольна его откровенностью. Признайся сама себе – он тебе нравится.
Да, нравится. Еще и потому, что в его присутствии я не испытываю «синдрома Катрин». Он красив, но не настолько, чтобы я стала нервничать. И не пользуется своим вампирским обаянием. Или пользуется, но чуть-чуть и незаметно?
Кто знает.
В любом случае надо быть осторожнее и спокойнее. И не возносить все, что Даниэль рассказывает мне, на пьедестал абсолютной истины.
– Я убиваю иногда. Чаще просто пью кровь. Мне нужно не слишком много, чтобы насытиться, и потом, у нас есть добровольные доноры.
Хм. Но вслух я своего сомнения не высказала. Наоборот.
– Стоит ли тогда так переживать?
– Я рад, что ты так это воспринимаешь.
Я только плечами пожала. А как я должна это воспринимать? К добру или к злу, но я не страдаю расизмом. Дедушка с раннего детства повторял мне, что хуже нацизма греха нет, что все люди равны, что цвет кожи, глаз и волос не делает человека лучше или хуже, – и я усвоила это крепче правил хорошего тона. И в этот список автоматически были включены вампиры. Ну что же теперь поделать, если их природа такими создала? Не сердимся же мы на комаров? Это их природа. Монстры? Да еще неизвестно, кто хуже – вампиры или инквизиторы! А сколько людей погибло во время Второй мировой! Мучительно погибло! Да вампирам такое количество жертв и не снилось! Разве что за пару столетий. Но почему никто не охотился за подонками из Берлина с осиновым колом в руке и не записывал их в разряд нечисти? Автоматически. Они ведь заслужили? Заслужили. И все же их считают людьми. А вампиров – нелюдями. Хотя вторые как раз не очень виновны в своей природе. Забавно. А вообще…
Я как-то спросила у деда – почему наши войска тогда не вырезали всю Германию. Дойчи ведь хотели так поступить с нами. Было бы чистое око за око. Времена были попроще, война все списала бы. Ан нет. Немцы остались на своем месте. Почему? И он ответил просто. Там ведь и невиновные были. А те, кто к нам пришел, обмануты трескучей болтовней политиков…
Глупые мальчишки, иначе и не скажешь. Убивать стоило только тех, кто наживался на чужой крови, но вот беда – до них было не так легко добраться. И это не обязательно немцы.
Это мрази и сволочи. А такие есть в любом народе. И если сейчас взять журнал «Форбс», у всех, кто там напечатан, руки по локоть в крови. Даже если они сами никого и не убивали из пистолета. Но это не делает хуже их страны. Или народы, к которым они принадлежат.
Я не смогла бы высказать все это связно и просто, но, кажется, Даниэль меня понял.
– Что ж, пойдем дальше.
Даниэль отстранился, протянул руку и взял с письменного стола два листа бумаги.
– Посмотри.
Я осторожно взяла их в руки – и ахнула. Это были два портрета, сделанные цветными карандашами. Один портрет изображал Надю. Но как изображал. Это было своего рода – два в одном. Моя подруга стояла на светло-сером фоне в черном монашеском платье и белом головном платке, кажется, апостольнике. Стояла вполоборота напротив зеркала. Ее можно было легко узнать, но она была совсем
Они были слишком далеки от людей в своем божественном совершенстве. Такие не могут понять тебя. Такие могут только судить – и, разумеется, свысока прощать. И за это я их ненавидела. А лицо Нади было живым и чистым. Оно сияло любовью к миру и готовностью помочь. Не судить или прощать, но просто протянуть руку.
Но и это было еще не все. В зеркале напротив также отражалась Надя. Но – совершенно с другим лицом. Теперь это была женщина в доспехах средневекового рыцаря. В кольчуге и с мечом. Волосы убраны за спину, лицо холодное и жесткое. А в глазах только одно – желание сражаться. И… такое чувство… Эта женщина в зеркале вовсе не была мягкой. Она сделала бы все, что угодно, для достижения своей цели, но в то же время во всей фигуре, в лице, в руке, небрежным жестом лежащей на рукояти меча, чувствовалось благородство. И это тоже была Надюшка. Две стороны монеты. И обе чертовски верные. И – красивые. Это действительно была Надя, ее можно было узнать лучше, чем на фотографии, но куда делись жидкие волосы и лишний вес? Эти портреты можно было выставлять на обложку «ВОГ» или какого-нибудь мужского журнала, а к концу месяца Надюшку спокойно можно было бы выдать замуж за миллионера. Они бы еще и под дверью передрались за такую жену.
– Ты обязательно должен подарить этот рисунок ей, – наконец произнесла я. И с удивлением обнаружила, что в моих глазах стоят слезы.
На губах вампира играла легкая улыбка.
– Я не стану спрашивать, понравилось ли тебе.
– Это прекрасно, – искренне сказала я.
– Посмотри дальше? – Он сиял как ребенок, которому на Новый год вручили ключи от настоящего «мерседеса». И я с трудом отложила Надин портрет в сторону.
Второй портрет был моим. Он изображал меня, но тоже совсем не такую, как в жизни. То же зеркало. И вроде бы та же я. Тоже стоящая вполоборота к зрителю. Но – опять странная. Почему-то я была одета в костюм гвардейцев кардинала. Алый плащ с золотым крестом развевался на ветру. Рядом, на светло-голубом фоне, лежала шляпа с пером. В левой руке я сжимала кинжал, поднимая его наподобие креста. В правой руке держала опущенную книзу длинную шпагу. Внешнее сходство было несомненным. Но не внутреннее! Я была полностью согласна с Надиным портретом, потому что он отражал Надину душу. Но мой портрет был другим. Я не была такой. Только мечтала. Но у меня никогда не получится. В глазах Надиного двойника читалась кротость и любовь. В моих глазах тоже была любовь, но совсем другая. Надей любой мог восхищаться как издалека, так и рядом с ней. Мой нарисованный двойник скалил зубы в дерзкой улыбке. Женщина на портрете предлагала – все. Дружбу, любовь, партнерство, секс, дуэли на шпагах, прогулки под луной по крышам, ужин в китайском ресторане и бутылку водки, распитую из-под полы в мужском туалете, – все, что только могла предложить женщина. И при этом смотрела с вызовом: «Мол, я-то предлагаю! Но сможешь ли ты взять то, что я предложу, и так, как я предложу это тебе? Если сможешь, мы будем вместе. Если нет – проваливай сразу! Слабаков не держим и не удерживаем!» Что-то придавало портрету такой вид. И что-то в нем было неправильным, но таким, что хотелось смотреть и смотреть. И пытаться понять – в чем же дело. Женщина задерживала на себе взгляд – и вы не сразу смотрели в зеркало на портрете.
Там отражалось чудовище. Страшное и чем-то даже омерзительное. Львиная грива, рога, пасть, полная острых зубов в три ряда, хищное и стремительное тело – помесь льва с драконьим хвостом и орлиными крыльями, частично покрытое шерстью, а частично – чешуей. Увидела бы я такое страшилище в детстве – неделю бы по ночам кошмары снились. И сейчас…
У чудовища были мои глаза. Оно вставало на дыбы в припадке ярости, ревело и било передними лапами в зеркало, как бы стараясь добраться до женщины на портрете, а та улыбалась. И только теперь мне стало ясно, что же не так. У женщины были глаза чудовища – слишком большие и с вертикальными зрачками. Хищно-желтые.