Против Рубена Волфа
Шрифт:
А может, все не так.
Может, кто ты – это и есть, – что ты такое. Не знаю.
Я знаю одно: вот сейчас мы хотим, чтобы нами гордились. В кои-то веки. Мы хотим ввязаться в эту битву и подняться над ней. Охватить ее, прожить и вынести. Положить в рот, распробовать на вкус и никогда его не забывать, потому что этот вкус делает нас сильнее.
И тут Руб вскрывает меня.
Он рассекает мое сомнение от горла до бедра.
Он повторяет вопрос и отвечает.
– Что мы такое? – Короткий смешок. – Поди знай, что они себе увидят, но если придут и посмотрят, как мы деремся, они поймут, что мы – братья.
Вот оно!
Вот это мы такое – может, единственное, в чем я могу не сомневаться.
Братья.
Все хорошее, что в этом есть. И все плохое.
Я киваю.
– Ну, значит, рассказываем? – Теперь Руб смотрит на меня.
Я его вижу.
– Ага.
Решено, и, должен признаться, лично я этой мыслью одержим. Хочется тут же побежать и рассказать всем. Просто чтобы выпустить наружу. Вместо этого я стараюсь думать о том, что мне предстоит прежде. Мне предстоит выдержать три своих боя и посмотреть, как дерется Руб, и как действуют против него соперники. Мне нельзя допускать те ошибки, которые допускают они. Мне надо продержаться до конца, и ради Руба я должен дать ему настоящий бой, а не подарить очередную победу.
В следующей схватке я, к собственному удивлению, побеждаю – по очкам.
Сразу после меня Руб отправляет Головореза на койку – в середине четвертого раунда.
Через неделю я проигрываю в пятом раунде, а последний перед схваткой с Рубом бой выдается хорошим. Деремся в Марубре, и, вспоминая свой первый матч, я на этот раз выхожу на ринг и бью без малейших колебаний. Я больше не боюсь огребать. Может, я привык. А может, просто знаю, что для меня все скоро закончится. Парень, с которым мы боксируем, не выходит на последний раунд. У него ватные ноги, и я ему сочувствую.
Я знаю, каково это – когда не хочешь выходить на последний раунд. Знаю, каково это – изо всех сил стараться просто устоять, куда там даже подумать о том, чтобы бить самому. Я знаю, каково это – когда страх сильнее физической боли.
Позже, наблюдая за поединком Руба, я кое-что замечаю.
Я обнаруживаю, почему никто не может его побить и даже не имеет шансов. Просто никто из соперников и не думает, что может его победить. Не верит в это и не хочет этого с нужной силой.
Чтобы выстоять перед Рубом, нужно верить, что можешь его побить.
Проще сказать, чем выполнить.
– Эй, Кэм?
– Пора бы уже.
– Что пора?
– Тебе начать разговор.
– У меня есть что сказать, кое-что важное.
– Ну?
– Завтра сознаемся.
– Ты уверен?
– Да, уверен.
– А когда?
– После ужина.
– Где?
– На кухне.
– Заметано.
– Ладно. А теперь заткнись. Я хочу спать.
Позже, когда он принимается храпеть, я говорю ему:
– Я собираюсь тебя уделать.
Но в душе я не слишком в это верю.
16
Деньги лежат на кухонном столе, и мы все смотрим на них. Мать, отец, Сара, Руб и я. Тут вся наша казна. Банкноты, монеты, всё. Мать приподнимает Рубову долю: примерно понять, сколько там.
– Всего около восьми сотен, – поясняет Руб. – Вместе с Кэмероновыми.
Ма хватается за голову. Такой вечерок четверга – не по ней, она встает и идет к раковине.
– Меня, кажется, сейчас вырвет, – говорит она, наклоняясь над раковиной.
Отец встает, шагает к ней, обнимает.
Безмолвных минут через десять они возвращаются к столу. Клянусь, этот стол видел, наверное, все. Все важное, что только происходило в нашем доме.
– Ну и сколько это уже продолжается? – отрывисто спрашивает отец.
– Ну, давно. Где-то с июня.
– Это правда, Кэмерон? – Теперь мама.
– Да, правда. – Смотреть на нее я не в силах.
Миссис Волф, однако, на меня смотрит.
– И эти все синяки оттуда?
Я киваю.
– Да.
И продолжаю.
– Мы и во дворе боксовались, но только ради тренировки. Когда начали, мы решили, что нам всем нужны деньги…
– Но?
– Но, по-моему, дело сразу было не в деньгах.
Руб соглашается и добавляет от себя. Говорит:
– Знаешь, мам, просто мы с Камероном видели, что у нас происходит. Видели, что творится с нами. С отцом, с тобой, с нами всеми. Выживали же, барахтались в море, и вот… – Его лихорадит. Он горячится все высказать, как есть. – Мы хотели что-то делать, чтобы выкарабкаться, чтобы у нас все стало, как было, хорошо…
– Даже если нам всем будет стыдно? – перебивает мать.
– Стыдно? – Руб взглядом боксирует с ней. – Ты б так не говорила, если бы видела Камерона на ринге, как его валят, а он поднимается и снова в бой! – Руб почти кричит. – Ты бы от гордости на колени упала. Ты бы всем стала говорить, что это твой сын, и он не сдается, потому что ты его так воспитала!
Ма задумывается.
Глядит сквозь стол.
Она представляет, но видит только боль.
– Как ты все это выносил? – умоляюще спрашивает она меня. – Как ты это терпел неделю за неделей?
– А ты как? – спрашиваю в ответ.
Это действует.
– А ты? – обращаюсь к отцу.
А ответ такой: мы не сдаемся, потому что так живем. Не знаю, может это инстинкт, но мы все такие. Всюду люди живут так. Особенно люди вроде нас.
Почти все кончено, и я предоставляю Рубу нанести нокаутирующий удар. И он наносит. Он говорит: