Против течения (сборник)
Шрифт:
Подвявший и притихший, как осенний луг в начале октября, он исподволь готовился к худшему. Со своей очередной дамой сердца он и не думал делиться зреющими в его голове планами, ссылаясь на перебор по части алкоголя, а спорить с ним, когда он в таком состоянии, даже опасно, это как ходить по вспученному линолеуму. Частная жизнь в любой религии дело тёмноё, но особенно – в исламе. Если ты оступился, потерпел фиаско, тебя уничтожат. Безверие находило своих адептов среди молодёжи без труда.
Скажи европейцу то, что знает каждая собака Стамбула, и зависть охватит его смутное сознание, – ты будешь им ненавидим. Индивидуальность таланта – вот что они никогда не примут. Дьявол в деталях, а бог – в их пропорциях, отсюда единство и противоположность, одного без другого нет, но ритм этого пульсирующего двуединства ощущает только гений. Идея, доведённая до абсурда, мишура. Лучше молчать. Зачем турки хотят быть европейцами? Бог весть. Но если Европа слишком придвинется, тут же следует откат. Плейбой смотри, но жениться вряд ли стоит.
Часть 2.
На пятом месяце скитаний Лэйси заметил, что одежда его порядком истрепалась. Не имея излишка денежных средств, он по случайности наткнулся на лежавшее у придорожной канавы тело натовского солдата. Присмотрелся, да, солдат мертв, но не пахнет, значит, тело лежит недавно, и он перевернул его ногой. На затылке запеклась кровь, видно, бедалага упал на камень, вот он, острый, на нём густо запеклась лепёшечка уже чёрной крови. Оружия у солдата не было, но метрах в ста от этого места Лэйси нашёл автомат. Время было раннее, поблизости никого, и Лэйси, не раздумывая, снял с мёртвого одежду, всё, до трусов и носков, и пошёл прочь со своей добычей. Примерно через полчаса он набрёл на некий брошенный сарайчик и, незамеченный никем, переоделся. Одежда пришлась впору. В заднем кармане штанов были документы, которые после тщательного изучения он сжёг на костерке за сараем, облив их бензином из зажигалки.
Лэйси брёл вдоль дороги до позднего вечера, не встречая на пути никакого жилья, пока не истомился до того, что готов уже был заночевать под открытым небом. Но тут он услышал нарастающий рёв автомобиля. Он проголосовал, вытянув руку вперед. Водитель дал знак лезть в кузов. Свет фар слепил глаза, машина остановилась. Перевалившись через борт, Лэйси оказался в гуще плотно утрамбованных тел. Солдаты, сколько их здесь? Несколько десятков пар глаз с любопытством уставились на него.
Он перевёл дух, всё ещё надеясь на то, что коленца судьбы имеют лишь символическое значение. Потом была баня, где они долго отмывались, перед тем, как постричься, побриться и переодеться в чистое. Надо сказать, что всюду, где бы они ни оказались, главным объектом всегда были городские бани. Лэйси же первым делом отыскивал михраб, обустроенное место для молитвы, с которого легко определить направление на Мекку…
Так он оказался в бригаде НАТО. Сославшись на контузию после падения и удара головой о камень, он всё время молчал, будто бы вспоминая, что же с ним произошло. Три дня он провёл в медчасти, потом, за неимением каких-либо признаков недомогания, кроме провалов в памяти, Лэйси устным приказом местного начальства был оставлен в бригаде до выяснения всех обстоятельств. Однако первая же стычка с сослуживцами едва не закончилась для него совсем плохо.
В первый же день был дан приказ, который показался ему нелепым – закопать своё оружие. Причём командир схватил его за рукав, пытаясь вырвать автомат. Лэйси, по-прежнему молча, внимательно присматривался, раздумывая, куда бы половчее врезать – в челюсть или поддых. Камерады поглядывали в их сторону и предостерегающе выкрикивали «гэй-гэй», потом стоя кругом, говорят командиру батареи: «Оставь его, он же чокнутый»… Бледный от злобы, командир молчал. Тут всё внезапно разрешилось миром. Появляется подполковник, командир батальона, свой среди солдат, пожимает руки, спрашивает, как всё прошло на учениях, и прочее, солдаты говорят что да, устали, вот и мозоли есть. Подполковник, строго глядя на командира, объявляет, что солдаты заслужили немного комфорта, и сейчас приедут грузовики. Все забираются на машины и едут в казарму, скоро присяга, рекрутский экзамен успешно сдан. Маршировка каждый день, учатся синхронно исполнять команды, пока ещё с трудом, но командиры не теряют надежды и не перестают орать, где право, и какое плечо левое, чтобы конкретно через него и производить такой сложный фортель, как поворот «кругом». Затем выбирают шесть репрезентантов от батареи, которые будут иметь честь подойти к знамени, прикоснуться к древку и зачитать формулу короткой присяги, которая, как и положено в любой демократической стране, не является клятвой, это всего лишь «торжественное обещание». Обещать, не значит жениться: я, мол, торжественно обещаю верно служить ФРГ и отважно защищать Права и Свободы немецкого народа. Но если бы дислокация происходила в какой-либо другой стране, входящей в НАТО, то и название было бы другое.
Командир батареи – хоть и чокнутый, но весьма прогрессивный, поэтому из шести репрезентантов настоящих немцев только трое. Остальные – правоверный Лэйси, поляк и один итальянец. Настал час, и вот они уже рядом с флагом родной батареи, прикасаются к нему, произносят присягу, затем поют гимн. После этого возвращаются в строй, стоят ещё полчаса и потом уже торжественно шествуют обратно в казарму… Утром в пятницу, это день присяги, церковная служба в католической церкви. Турки против, качают права, мол, мусульманин не обязал ходить в христианскую церковь. Тогда лейтенант сочувственно говорит им, что мусульманам можно остаться, но придётся мыть лестницу и коридор под присмотром ненавистного им унтера, который турок на дух не выносит, в то время, как все остальные камерады в это время посидят в церкви, потом попьют кофе со свежими булочками и приедут в казарму, к тому часу турки как раз и окончат уборку.
Лэйси приуныл и первый сдал правоверную крепость. За ним потянулись в общий строй и остальные мусульманские протестанты. Потом построение, все маршируют на плац, и там стоят около часа. Душно и безветренно. Первые начинают падать – когда кровообращение нарушается, следует короткий обморок, однако сзади рядов уже стоят наготове санитары с носилками. Везёт тем, кто падает назад, их тут же подхватывают и уносят в санчасть. Те же, кто падают ничком, расшибают себе носы и ломают руки, один даже сломал челюсть. Тут Лэйси вспомнил о мёртвом рекруте, чью одежду он отнял у того за ненадобностью. Может он как раз упал навзничь на таких вот учениях на выдержку, и каюк? Вот и бросили в поле. А Лэйси, под чужим именем держат здесь, как будто никаких нештатных ситуаций не было. Теперь уже никто не скажет, что было, на самом деле.
Максимальные потери несёт почётный караул – те, что не участвуют в присяге, а просто красиво выглядят, ловко крутят автоматами и блестят на солнце касками; до конца всех церемоний из них унесли почти половину состава. И только почетным репрезентантам повезло: после часа без движения они с энтузиазмом маршируют к знамени… Потом также бодро маршируют назад в строй, тщательно чеканя шаг, разминая ноги и с максимальной амплитудой размахивая затёкшими руками. И вот строй орёт троекратное «фойер фрай!» – боевой клич артиллерии, к которой приписана их батарея. Присягнувшим выдают красные лычки войсковой принадлежности, и с этого момента все они – уже самые что ни на есть солдаты Бундесвера. В заключение в офицерском клубе банкет, унтер-офицеры в клетчатых передничках разносят шампанское, закуски, всех поздравляют, вокруг оживление и смех, но быстро становится скучно. На завтра стрельба по мишеням. Стреляли много, и с удовольствием: из пистолета, из Узи, из автомата старой марки, G3, а также из нового, G36. Очередями и одиночными, лёжа, с колена, стоя свободно, или у стены, упершись в неё локтем, фаустпатрон тоже был апробирован, затем гранаты кидали – боевые, осколочные…
Стрельбище – самое приятное дело на службе. Нет, есть более приятное дело: обед, а после обеда «тихий час». Сидят. Пока ещё спать днём не привыкли. Потом час проходит, все становимся в очередь, первые получают магазины с патронами, идут к матам, ложатся. Готовы стрелять. Остальные ждут. Но тут смена приехала… А жаль, ещё постреляли бы…
Однажды во время «тихого часа» вдруг приказ: строиться в коридоре. Нахмуренный унтер командует отделениям: первое – на чердак, второе – в подвал, ну и так далее. Оказывается, пропал один солдат – заподозрили, что решил покончить с собой, или сбежать. Но он нашёлся – в телекомнате с ножом в руке. Как только туда зашли, он нож отбросил и – к окну. Четвёртый этаж. Однако был схвачен и отправлен в бундесверовскую психушку. А вышло всё из-за того, что парень этот повёрнут на войне, он всегда носил с собой нож. У него и кличка была – Милитарист. Были и такие, что испугались, побежали к командиру, говорят, не хотим здесь находиться – рядом маньяк с ножом…
А ещё есть «вахе» – когда на КПП сутки торчишь. Днём два часа стоишь в бронежилете и с пистолетом на воротах или у калитки, где пеший персонал проходит; или ещё лучше – из-за угрозы теракта проверяющего документы страхуешь: сидишь в кустах, за огромным валуном с автоматом и рацией. Если проверяльщика вдруг замочат, открываешь из укрытия огонь на поражение. Два часа отстоял, потом час передышка. Пожрать-полежать, не теряя боеготовности. А вот ночью куда хуже, нужно в дозор ходить: шляешься по казарме в потёмках, преступников ищешь. Поспать получается за ночь от силы часа три, и то урывками. От недосыпу и чёткой тупости происходящего крыша едет…
На следующие сутки, однако, веселье вышло – до смерти напугали старого штабс-фельдфебеля на велике. Лэйси у калитки стоит. Первый раз знак фельду подаёт, чтобы остановился, а тот мимо проезжает. На второй день тоже мимо норовит проскочить, но тут Лэйси от злости заорал дурным голосом «хааааальт!» и даже кобуру расстёгнул, тут он и катапультировался в канаву, а настроение у Лэйси улучшилось. Однако на третьи сутки совсем уже падёж духа случился. Отстояв до двенадцати, Лэйси стянул бронежилет, предвкушая обед и «тихий час»… Но тут подходит дежурный и говорит: «У вас сейчас наряд на калитке – страховать за камнем». Лэйси орёт: «Мне пофиг. Обед, и всё». Думает, хрен вам, ничего мне за это не будет. Тут унтер побежал к дежурному обер-фельдфебелю вахты. Тот говорит Лэйси, не сердись, мол, даём тебе пятнадцать минут на обед, поешь быстро, а потом на смену, отстоишь, и ещё два часа отдыха. Пожалуйста… Лэйси это «пожалуйста» до слёз пробило, он и говорит – ладно. Надо, чтоб какой-нибудь болван там за камнем стоял. Понимаю. Армия НАТО – дело тонкое. Согласился по слабости духа. Пошёл за камень, автомат и рацию снял, положил на травку. Сам сел, к камню спиной привалился. Так хорошо стало, но чувствует, что засыпает. А этого нельзя. Чтобы взбодриться, походил туда-сюда… Лирическое настроение напало. Достал карандаш и на камне большими арабскими буквами увековечил: «Уходя не грусти, приходя – не радуйся». Минут сорок писал привет от правоверных. Через неделю один военнослужащий из той же батареи стоял возле злосчастного камня и случайно на него сплюнул, а какой-то офицер это заметил и на три дня послал на губу, а ещё штраф триста евро… За осквернение памятника культуры… Тогда как раз в Бундесвере началось массовое расформирование и новое объединение частей – катастрофически не хватало персонала. Несмотря на безработицу, да ещё тот факт, что молодёжь не знает, с чего жизнь начинать, подписывают контракт всё же единицы. Подпишешь – будь готов на полгода в горячие точки, куда правительство любой натовской страны с радостью посылает миротворцев зачищать территории после показательной работы америкосов. Случаются смерти, а это совсем уже непривлекательно, несмотря на кучу денег.