Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Шрифт:
– Полный груз железа. Кстати, об этом я и хотела поговорить с нашим русским союзником. Если вы, ваше высочество, желаете установить на корабль действительно хорошие пушки…
Она смотрела, как на лице командира русского фрегата понемногу появляется понимание.
– Вы – ла Уэрта? Нарезные пушки Уэрта, да?
Теперь он думает не о том, вдова она или девица… Берта подавила вздох. Сейчас она, хоть и на балу, не южная красавица, а секретарь директора оружейного завода.
– Это мой отец. Я немного помогаю ему с бумагами. И хожу за него по званым обедам.
– Поможете с аудиенцией? Только вот я никакое не высочество, не принц… и белого коня у меня нет. Признаюсь сразу.
Она улыбнулась. Пусть
– И не командир фрегата? Отчего же кораблем командуете вы, а не более заслуженный офицер?
Потому что слухи ходят? Всего лишь оттого, что один человек уродился слишком похожим на другого. Коронованного. Потому что корабля теперь нет, есть лишь корпус с машиной? Потому что у механиков чины свои, и командовать кораблями им по уставу не положено, пока жив хотя бы один офицер флота?
– Потому что никто из лейтенантов не захотел торчать невесть сколько при верфи, когда идет война.
– Это нечестно. Вы тоже заслуживаете того, чтобы идти в бой.
– Я и собираюсь – когда отремонтирую корабль. А для этого нужно железо… Что же касается пушек, я готов поменяться. У меня осталось почти сорок шеститонных бомбических орудий. Большинство из них повреждены, все без лафетов… Но это хороший пушечный сплав. На сколько новых семидюймовок это потянет?
– Скажу отцу, инженеры посмотрят. Знаете, как папу зовут в глубинке? «Уэрта – покупаю старое железо». Эх… В первый год войны это еще работало!
– Помните наш разговор? – встрял капитан Порчер, который отчего-то не торопился никуда уходить. – Тот самый, когда вы в мою трубу следили за бомбардировкой форта Самтер. На первый год от блокады нет толку, на второй очень мало, на третий мы обнаруживаем петлю на нашей шее, на четвертый от некогда прекрасной страны остается труп с черными полосами на шее. Идет третий год войны, мисс ла Уэрта. И четвертый не за горами.
Девушка кивнула. Повернулась к капитану, слушавшему разговор про пушки со скептической улыбкой на устах.
– А, вы еще здесь, Норман! Вот погодите, введем запрет на роскошь – так повезете и железо.
– Не введете. Южный характер помешает. Каждый сам за себя…
– Введем. Норман, вы всех судите по себе – и оттого не понимаете! Каждый сам за себя, но каждому нужна Конфедерация. Посмотрите, чем мы были в начале войны! У нас был один литейный завод в Ричмонде, и все. А теперь? Пороховые мельницы Огасты – самые производительные в мире! – Берта вздохнула. – Правда, флоту они ни щепотки не продают. У нас свой завод, в Коламбии. У нас не хватает дымного пороха, но уж азотированной хлопчатки… Селитрой еще до войны удалось закупиться. А у отца три прокатных стана – и все стоят из-за проклятой нехватки железа!
Норман улыбнулся. Берте захотелось выцарапать капитану глаза. Он смеется над ее делом. И, что самое страшное, он прав! Но капитан, несмотря на улыбку, остался серьезен. А русский… да его словно по голове ударили. С джентльменами такое бывает – с непривычки. Еще бы! Слышать от женщины химические подробности производства баллистических порохов едва ли не более странно, нежели, к примеру, площадную брань. И что, объяснять, что за год организации закупок и не захочешь – поймешь, из чего варят адское зелье? Американский же капитан объясняет, что ограничения Ричмонда ему ничуть не страшней пушек кораблей блокады.
– Есть множество легких и дорогих грузов, которые правительство у меня с руками оторвет. Например, лекарства. Кстати, дорогая патриотка, почему вы, со всем вашим пылом, не работаете в госпитале?
– Не могу. От одного вида крови в обморок падаю. Я трусиха, Норман.
– Если я ненароком забрел на исповедь, признаюсь в ответ: у меня тоже есть недостаток. Я практичен. Не умею работать без прибыли… Вообще, вы больше похожи на меня. Вам есть дело до войны, мне нет,
– Недостаток железных дорог, – немедленно отозвался Алексеев, – припасы приходилось доставлять воловьими упряжками… Долго!
– Вы видите Юг, – заметил Норман. – Вообще, поскреби Конфедерацию, найдешь Россию… и наоборот. Кстати, именно поэтому нашим странам стоит дружить. Двое больных с одинаковым диагнозом всегда поймут друг друга, да еще и рецептами поделятся. Один мой знакомый, янки из Нью-Йорка, сильно страдавший от ревматизма, рассказывал мне, как однажды ночью к нему забрался вор… впрочем, история, где фигурируют клистирные трубки, явно не для дамских ушей… Сколько, по-вашему, на Юге железных дорог? Так вот – есть места, где с востока на запад ведет одна. И стоит янки ее повредить…
– Невозможно! – ахнула Берта. – Абсурд. Это мы стоим под Вашингтоном, а не они – под Атлантой!
– Я же не говорю, что, к примеру, Шерман завтра каким-то чудом возьмет Атланту, – пожал плечами капитан, – но диверсии на дорогах были. Помните рейд Эндрюса? Северяне его зовут «большой паровозной гонкой». Два десятка сорвиголов чуть не оставили армию Теннесси без снабжения – всего лишь захватив паровоз и сжигая за собой мосты. Даже теперь у наших солдат не хватает пищи и одежды не потому, что у нас всего этого нет, – а потому что нам приходится выбирать, доставить им патроны или галеты. И со всем, что не влезает на поезд, приходится – как это говорили под Севастополем? – vola tyanut! Но если бы не было морской блокады, мы и на потерю Виксбурга бы чихали. Какая была бы разница, кто ходит по Миссисипи, если бы из Галвестона в Саванну ежедневно выходило полсотни грузовых шхун? Конфедерацию душит не столько отсутствие внешней торговли, с этим мисс Берта управится шутя, сколько прибрежной торговли между штатами. И чтобы руда из Флориды потекла в Южную Каролину, нужно, чтобы вокруг портов и между ними не было блокадных станций янки. А они есть. Их ровно четырнадцать… и тринадцать работают как часы.
– А еще одна? – жадно спросила Берта.
– Это мы. Чарлстон. Скажите спасибо мистеру Алексееву…
– Спасибо, сэр.
Ни смешинки, ни восторженности.
– Это план «Анаконда». Петля на шее Конфедерации. Четыре морские блокадные зоны, одна речная. Удавка. Все остальное – Макклеллан, Грант, Шерман, Роузкранз – всего лишь палач, выбивающий из-под ног осужденного табурет. Даже взятие Балтимора не поменяло ничего. Просто в зоне ответственности Североатлантической блокадной эскадры прибавилась одна станция. Часы продолжают отсчет.