Против ветра
Шрифт:
— Вот мерзавцы! Вот дерьмо поганое! И это после всего, что ты для них сделал! Да без тебя они пустое место!
— Они считают, что со мной им крышка. И, если придерживаться их мерок, они правы.
— К черту их мерки!
И я так думаю.
— Давай я тебе помогу! — Она сжимает мне руки, показывая, что не бросит меня в беде.
— Нет. — Я качаю головой.
— Почему?
— Не нужно этого делать, вот почему.
— Да кому какое до этого дело? Тебе как никогда нужна помощь и поддержка, а остальное не имеет
Но я должен быть с ней честным, как никогда.
— Да, Патриция, от кого угодно, но только не от тебя.
— Ну и скотина же ты!
— Знаю, но больше встречаться мы уже не будем. Вообще. Никогда. Между нами все кончено.
— Из-за сегодняшнего вечера?
— Да.
— Черт! — Она вне себя от ярости. — Почему ты мне раньше ничего не сказал?
— Смысла не было. Что бы от этого изменилось?
— Не знаю, — искренне говорит она. — Может, что-нибудь и изменилось бы.
— Извини.
— Кто же знал? — Печально улыбаясь, она глядит на меня. — На какого же прохвоста я променяла свою карьеру в Санта-Фе, у меня же была возможность ее сделать!
Я так же грустно улыбаюсь ей в ответ. Теперь, выложив все, в глубине души я дрожу от страха.
— Если как-нибудь будет желание поговорить… — Слова повисают в воздухе.
— Я тебе позвоню.
— Обещаешь?
Я киваю. Целомудренно поцеловав ее в лоб, я выхожу через прозрачную дверь и спускаюсь по ступенькам крыльца. Отъезжая, я вижу, что она так же стоит, глядя мне вслед.
В квартире не убирали уже две недели, кондиционер дышит на ладан, такое ощущение, что я зарос грязью. Если бы я не экономил каждый цент, то на эту ночь снял бы номер в гостинице, а утром позвал бы уборщицу, чтобы она навела порядок.
Вместо этого я наливаю себе приличную порцию «Джонни Уокера» со льдом. Ах ты, гнусный ублюдок, ты не мог свалить подобру-поздорову, мало того, что ты ее трахнул, так еще начал плакаться ей в жилетку, рассказывая о нашей фирме! О Боже, завтра с утра об этом уже весь город будет знать! Второй бокал виски меня успокаивает: хватит паниковать, не такой она человек, если речь идет о чужой тайне, она будет держать язык за зубами! А если вся история случайно выплывет наружу? Она же работает у Робертсона, а он просто помешан на этом.
После третьего гудка она берет трубку.
— Быстро ты!
— Да. — Черт, чего я вообще позвонил?
— Что-нибудь случилось?
— Нет, нет. — Одним махом я допиваю виски, протянув руку через кухонную стойку, наливаю себе еще, на два пальца — не больше.
— Уилл? — Она встревожена.
— Слушай, то, о чем мы с тобой говорили…
— Да?
— Давай забудем об этом и все, ладно? Будем считать, что этого разговора не было.
— Но… как же я смогу? Почему ты так хочешь?
— Просто никому ничего не рассказывай, о'кей? — Ни жив
— Пэт?
— А с какой стати мне рассказывать?
— Так я и знал. Знаешь, бывает, иной раз проговоришься ненароком. — Черт, если еще хоть раз сболтну лишнего, трахнув бабу, то, клянусь, вырву себе член с корнем!
— Нет, за меня можешь не беспокоиться! — безапелляционно заявляет она. — По-моему, ты боишься, как бы самому обо всем не разболтать.
— Я же говорю — случайно! Только и всего.
— Я ведь не такая, как ты, Уилл. Можешь быть уверен, я не проболтаюсь.
— Слушай, я так и знал.
Мы молчим, в трубке раздается слабое потрескивание.
— Уже поздно, — напоминает она.
— Да. А мне утром вставать ни свет ни заря.
— Я рада, что ты позвонил, решил, что стоит это сделать.
— Я тоже. — Это сущая правда.
— В следующий раз постарайся быть поувереннее, ладно?
Я стукаю себя трубкой по лбу.
— Ладно. Обещаю.
— Вот и хорошо. Спокойной ночи, Уилл.
— Спокойной ночи, Пэт.
Она вешает трубку. Черт побери, всякий раз, когда ты думаешь, что весь мир у тебя в кармане, оказывается, что не тут-то было. К тому же голова у меня просто раскалывается.
5
— Ваша честь, хотелось бы, чтобы нас выслушали по этому вопросу.
Судья Мартинес кивает.
Проводится слушание по возбужденному нами ходатайству о переводе дела в другой судебный округ. Так как жюри присяжных пока еще не выбрано, это заседание может иметь решающее значение.
Встав с места, Моузби неторопливо подходит к нам. Наверное, он завтракал хлебом, приправленным чесноком, от него так сильно разит чесноком, что его чувствуют все, кто сидит на местах, отведенных для адвокатов. Сморщив носик, Мэри-Лу машет рукой у себя перед лицом. Глядя на нее, Фрэнк усмехается, ощеряя зубы с остатками завтрака. Качая головой, Мэри-Лу всем своим видом демонстрирует открытую неприязнь. Остальные делают вид, что ничего не замечают. Я давно отношусь к нему исключительно как к оппоненту. Наше дело слишком серьезно, чтобы размениваться на симпатии и антипатии.
— Господин адвокат? — Мартинес переводит взгляд в нашу сторону. Раньше он был окружным прокурором, сейчас старший судья и позаботился о том, чтобы дело попало именно к нему, — не столько из-за него самого, на своем веку он рассмотрел десятки дел об убийствах, и ему ни к чему ни паблисити, ни лишние осложнения. Если рокеров признают виновными, он не хочет, чтобы вынесенный им приговор был опротестован, и считает, что лучше, чем любой другой судья, сумеет обтяпать это дельце. Он жесткий юрист, как правило, благоволящий к представителям обвинения, но на суде у него не особенно разгуляешься.