Противоречивое, но реальное

Низовцев Юрий Михайлович

Положительные эмоции встречаются на каждом шагу, даже от щекотки, но при чем тут счастье, а удовлетворение особенно благодарно ощущается после трудного отправления естественных надобностей. Что же касается потенциала, то особенно радостно он раскрывается в пьянках и гулянках, после которых болит голова и невозможно вспомнить, что ты наболтал.

Джону Готтману кажется, что счастье и успех во всех сферах жизни определяются осознанием своих эмоций и способностью справляться со своими чувствами [18, с. 17].

Успех к счастью вообще не имеет никакого отношения, очень часто являясь не заветной мечтой, а всего лишь результатом трудолюбия или вообще достигается

случайно, например, в карточных играх, а осознав свои эмоции не вовремя, можно оказаться вместо счастья в недостойном положении для себя же, например, радуясь чужому несчастью. Что же касается способности справляться со своими чувствами, без которой счастье якобы невозможно, то она особенно ценна на похоронах ненавистного тебе человека.

Вообще говоря, большинство исследователей проблемы счастья, как мы видели выше, путают счастье с позитивными эмоциями и удовлетворением, пытаясь совместить счастье с текущей реальностью.

В частности, русский философ Бердяев Н. А. полагал, что в состоянии счастья человек останавливается, поскольку ему больше не к чему стремиться. В связи с этим он считает понятие счастья бессодержательным и даже вредным: «Свобода и достоинство человека не позволяют видеть в счастье и удовлетворении цель и высшее благо жизни. Существует непреодолимый конфликт между свободой и счастьем… Я согласен на несчастья и страдания, чтобы остаться свободным существом… … свободное творчество духовных ценностей он (человек) предпочитает счастью. Но человек есть также существо больное, раздвоенное, определяющееся темным бессознательным. И поэтому он не есть существо, стремящееся во что бы то ни стало к счастью и удовлетворению. Никакой закон не может его сделать существом, предпочитающим счастье свободе, удовлетворение и успокоение творчеству. Уже поэтому жизнь человека не может быть целиком подчинена закону. Благодать же дает лишь мгновение радости и блаженства» [19].

То есть Бердяев опять же вводит счастье в реальность, тогда как в реальности действует неудовлетворенность самосознания человека, как раз не дающая ему остановиться, но предполагающая вновь и вновь устремляться к составленному им самим идеальному образу существования, который никоим образом не может совместиться с текущей реальностью со всеми ее пороками и неприятностями.

Кроме того, Бердяев, как и стоики, а также Эпикур, путает счастье с удовлетворением и успокоением, тогда как счастье есть продукт неудовлетворенности самосознания, который стимулирует человека к достижению того идеального образа, который создается им самим в процессе, преодоления многих трудностей, неприятностей и бед, но человек не способен совпасть даже в своем сознании с выработанным идеалом, но способен существенно изменить своё самосознание в подобном стремлении.

И это стремлении к счастью не противостоит свободе, как считает Бердяев, в напротив, поддерживает это стремление, поскольку свобода тоже продукт неудовлетворенности сознания в целом, претворяющийся в выработку способов изменения самосознания человека путем воздействия на наличное бытие с учетом его противодействия. [20, гл. 1].

Но если счастье проистекает из самосознания, то свобода есть продукт взаимодействия инстинктивного (природного сознания) и осознанного в человеке, взаимодействующих друг с другом в своих противоречивых устремлениях, производя через человека разрушение и созидание реальности [21, часть 3, раздел 3]. И в этом отношении свобода шире счастья, которое исходит только из осознания себя, но зато счастье всегда мерцает впереди как совершенный и сугубо индивидуальный образ, притягивающий человека к нему и, по крайней мере, не делающий его хуже, если он действительно стремится к нему, а не к удовольствиям или безмятежности.

3. Источник, определение и предназначение счастья.

Счастье, если его представлять, как это свойственно большинству, в качестве предельно приятных ощущений, до появления человека из среды живых существ не присутствовало в их сознании, поскольку стремления и действия всех живых существ определялись не представлениями, а только инстинктами и рефлексам, являясь неосознанной реакцией на воздействие окружающей среды. Эта реакция всегда была лишь адаптивной в отношении этой среды, которую они, как и себя. если и меняли, то без всякого целеполагания и без стремления выйти за рамки окружения в каком угодно отношении.

Подсознательность, точнее, присутствие только природного сознания, или отсутствие субъектности, естественно, отвергает понимание такой абстракции в сфере эмоций и интеллекта как счастье. Поэтому все живые существа, кроме человека, от амебы до приматов, довольствуются всего лишь стремлением к приятным ощущениям, не отделяя себя от среды, и не более того.

Воображение в форме неких абстракций свойственно только человеку, который, обладая самосознанием, способен не только приспосабливаться к окружающей среде, но и сознательно менять ее под себя соответствующим целеполаганием, стремясь к построенным им образам в сознании, не существующим в природе, и ставя тем самым себя в той или иной степени над ней.

Поэтому человек способен стремиться не только к одним приятным ощущениям, но и ставить перед собой такие цели, достижение которых, как он иногда считает, обеспечит ему на некоторое время локальный рай. Правда, этот рай каждый субъект представляет по-своему, но он должен удовлетворить его полностью – и умственно, и эмоционально, – желательно, на всю оставшуюся жизнь, хотя и от любого срока присутствия в этом раю-счастье он не отказывается.

Тем не менее, достижение любой цели, будь то слава, почести, власть. деньги, любовь сразу же обесценивает достигнутое, поскольку никакого рая, или счастья не случается, кроме некоторого удовлетворения достигнутым, которое представлялось ранее таким желанным и совершенным, но оказалось грубым, примитивным и ненадежным. При этом болезни, невзгоды, неприятности в общении никуда не уходят, несмотря на любые достижения.

Но каждый человек верит в приход счастья, резонно полагая, что раз есть несчастья, то должно быть и нечто противоположное им, понимая под счастьем именно собственный воображаемый рай, который на самом деле никакого отношения к действительности иметь не может, кроме кратковременной приятности, а также предвкушения достижения страстно желаемого.

Но это желаемое счастье странным образом всё время ускользает, оставляя лишь грубую действительность и надежду, что в следующий раз оно наконец случится.

Это означает, что инстинктивная неудовлетворенность сознания любого живого существа нынешним положением в его стремлении к более приятным ощущениям, в человеческом сознании получает дополнительно уже осознанную неудовлетворенность имеющимся состоянием дел, и эта неудовлетворенность может получать выражение в неких абстракциях, крайним выражением которых является понятие счастья как такого абсолюта, который может дать полное удовлетворение как в состоянии ума, так и эмоций если и не насовсем, так хотя бы на некоторое время.