Противоречия любви_
Шрифт:
Ковало знал зачем туда едет Гер. Он молча сидел с ним рядом в машине.
– Гер, может, сегодня не стоит?
– Что не стоит? – раздраженно ответил Герман, просматривая новости в телефоне.
– Срывать злость на девчонке.
– Будет хорошо себя вести – я тоже буду сама краткость, – ехидно бросил Гер.
– Она не виновато в том, что делает ее отец.
– Да что ты говоришь? Может она и не виновата. А барон? Он что, даун? Его дочь у меня, а он мне такую "свинью подложил". И на что он надеялся? Знаешь, если ему плевать на свою дочь, то мне и подавно.
Ковало понимал, что этот разговор бесполезен. Гер был заведен и в целом прав. Ковало и сам не ожидал, что барон решится на такое. Неужели ему не жалко дочки? Он же должен понимать, что
***
Все это время Дара жила в ожидании Полонского. Хотя тяжело жить и ждать плохого, и она старалась не давать себе думать о плохом. Дневные прогулки отвлекали, а потом можно было заполнить тишину комнаты работающим телевизором. Вечерами же, чтобы отвлечься, Дара продолжала мастерить фигурки из листков бумаги. Те, первые, сделанные ею, были безвозвратно испорчены и выкинуты в мусорное ведро, как, впрочем, и ее жизнь. Но она не стала унывать и, сидя на ковре, стала опять складывать из листков, вырываемых из журнала, новые оригами. Когда-то давно, в детстве, ее этому научил старый цыган. Он давно уже умер, но она запомнила то, как, будучи ребенком, ей нравилось мастерить лягушат и аистов из бумаги. Или сделать пароходик с трубами и пустить его в лужу. Теперь эти воспоминания счастливого девства давали ей возможность сохранять мир в душе. Постепенно изо дня в день ее коллекция поделок всё пополнялась и разнообразилась. Она вспоминала всё, чему ее учил цыган и даже пробовала сама придумать новых зверушек, складывая их из бумаги, и если ей это не удавалось, она не расстраивалась, а бралась заново, вырывая новый листок.
Когда дверь в ее комнату распахнулась, Дара вздрогнула и обернулась. Она даже не испугалась, увидев его, просто продолжала сидеть на ковре с смятым листком бумаги и смотреть на Гера.
– Что, детка, соскучилась по мне? – Гер прошел по комнате и остановился напротив нее, – Пойдем, займемся более интересным делом.
Он протянул ей руку. Дара отшатнулась и стала отползать от него.
– Давай в этот раз по-хорошему. Теперь тебе терять уже нечего, поэтому не вижу смысл ломаться. Пойдем.
Гер, подойдя к девушке, попытался поднять ее с ковра. Только вот слова Гера о том, что теперь ей нечего терять, так больно резанули ее, что Дара, уже не сдерживая ненависть к этому человеку, стала яростно вырываться.
Гер пытался держать себя в руках. Он дал себе слово, что больше не будет так себя вести. Но девчонка не оставляла ему шансов. Когда ее ноготочки прошлись по его щеке, он почувствовал, что его сдержанность трещит по швам. Звонкая пощечина окончательно смела все грани разумного в нем. Он никогда не позволял женщинам так с собой обращаться. Гер с размаху ударил девушку по лицу и, пока она приходила в себя, стал срывать с нее одежду. Видно, его удар был сильный. Только когда он ее полностью раздел, цыганка пришла в себя и опять стала яростно сопротивляться. Но сейчас Гера уже ничего не сдерживало. Он видел под собой ее тело, оно было красиво, и он чувствовал в себе животный инстинкт обладания. Несколько ударов по лицу сломили ее сопротивление и Гер, чувствуя, что она обмякла, развел ей ноги. Он брал ее жадно, грубо, с такой страстью, как, наверное, в древности победители брали своих пленниц, захваченных в битве. Она была его трофеем, его призом, его добычей. Такая гремучая смесь порождала в нем низменные инстинкты и затмевала разум. Он вообще не понимал, почему рядом с этой девчонкой с ним такое творилось. Он буквально превращался в монстра и уже не мог контролировать себя.
Дара, отвернув голову в сторону, ждала, когда всё это кончится. Спина при каждом толчке терлась о ковер, и кожа от соприкосновением с ворсом уже горела. Но ей было так легче – отвлекаться на физическую боль, чем осознавать, что сейчас с ней происходит. Теперь его движения в ней уже не вызывали такой боли, как в первый раз, хотя ей всё равно было больно там, между ног, от его проникновения. Но Дара кусала губы, чтобы не стонать и не заплакать. Она просто ждала, когда всё закончится.
Оргазм, накрывший Гера, был невероятным. Это уже второй раз, когда его так накрывало. К такому он не был готов и не мог понять, почему именно с ней он это испытает. Ведь не мальчик уже, столько женщин побывало в его жизни и вроде даже влюблялся во многих, да только такого ощущения, как с этой цыганкой, он никогда не чувствовал в себе. Возможно, ее сопротивление его так заводило или она сама слишком нереальная, не такая, как у него были, ведь и вправду настоящая цыганка.
Встав и оправив одежду на себе, Гер краем глаза наблюдал, как девушка на ковре, свернулась, как и в прошлый раз, в позу эмбриона и стянув с кровати покрывало, завернулась в него.
Он сдержал в себе непонятный ему порыв и, придав голосу стандартные властные нотки, произнес:
– Доктор оставлял противозачаточные таблетки. Надеюсь, ты их начала принимать. Залетишь – он тебе всё выскоблит. Мне от тебя детей ненужно. Ты меня слышишь?
– У цыганок только от любви дети рождаются, – тихо произнесла девушка, но Гер расслышал ее слова. Он помолчал, а затем вышел из ее комнаты.
Спустившись вниз и не смотря на Ковало, махнул рукой и пошел к выходу из дома. Ковало понял его жест и последовал за ним следом.
– Ей врач нужен? – спросил он.
– Да, пусть приедет, – сухо ответил Гер.
Ковало про себя чертыхнулся, но вслух промолчал, понимая, что что-либо говорить бесполезно.
***
Для Дары опять всё повторилось. Хотя Гер был прав – что теперь-то переживать. Себя она не сберегла и уже неважно – один раз это с ней будет или несколько. Ни на что это не влияет, только, наверное, для нее самой было всё это важно. Не хотела она потерять себя, не сможет она жить, зная, что уступила не сопротивляясь, что сдалась. Нет, пусть лучше так – через побои, кровь и боль, так лучше. Так ей понятней – она сделала, что могла, она сопротивлялась. Дара прижимала пальчики к носу, из которого так и шла кровь.
Сколько так она лежал, она не знала, постепенно проваливаясь в сон, потом вздрагивая от шагов за дверью.
Дверь открылась – она сжалась в комочек и услышала голос доктора. Он выставил за дверь охрану и, подойдя к ней, перевернул ее, заглядывая в лицо. Дара была благодарна ему, что он ничего не стал говорить. Скорее всего, на его практике были случаи и похуже. Она не хотела ни слов жалости, ни слов успокоения.
– Давай я помогу дойти тебе до ванны.
Дара кивнула и почувствовала, как он помогает ей подняться. Опираясь на его руку, она дошла до ванной комнаты и уже не стесняясь врача, скинув покрывало, зашла в душевую кабину.
Как же хорошо было стоять под струями воды и смывать с себя всю эту грязь.
Доктор не отходил от нее, наверное, боясь, что она может упасть.
Когда она вышла из душа, врач подал ей полотенце и опять помог дойти до кровати, а дождавшись, когда она ляжет, стал обрабатывать следы побоев. Закончив с этим, он сделал ей по вене укол, и Дара ощутила, что проваливается в сон.
***
Ковало сам перезвонил врачу и подробно расспросил его о состоянии цыганки. Врач был сдержан, и по его тону Ковало чувствовал, что тот еле сдерживается, чтобы не нагрубить ему. Ковало понимал пожилого доктора, но только что он мог сделать. Одно его порадовало, что в этот раз всё было не так серьезно. Хотя побои все равно были, и назвать это несерьезным было тяжело. С утра он поехал вместо офиса в коттедж. Зайдя в комнату Дары, застал ее сидящей в кровати и кутающуюся в одеяло.
Ковало подошел к ней и аккуратно поднял ее лицо, которое она старалась скрыть от него, отворачиваясь и закрывая лицо кудрями волос.
По характеру побоев Ковало оценил слова доктора, что в этот раз всё было не так страшно, как в первый. Действительно, всего лишь опухший нос и разбитая губа, да и небольшой синяк на щеке.
Девушка зло посмотрела на него, сверкнув темнотой глаз, и отшатнулась от его руки.
– Постарайся в следующий раз быть с ним чуть более уступчивой, – Ковало и сам не знал, зачем он завел эту беседу, – Гер не такой плохой. Просто тебе ненужно злить его.