Противостояние. Том I
Шрифт:
Они зашли в стейк-хаус. Ларри готовил, поначалу неуклюже, а она аплодировала каждому блюду: стейку, картофелю фри, растворимому кофе, пирогу с клубникой и ревенем.
Глава 28
В холодильнике стоял клубничный пирог, завернутый в полиэтиленовую пленку. Фрэнни долго смотрела на него, тупо, словно не понимая, что видит, потом достала, поставила на стол, отрезала кусок. Когда переносила кусок на маленькую тарелку, клубничина упала на столешницу с сочным «плюх». Фрэнни подняла ягоду и съела. Потом тряпкой вытерла пятнышко сока. Остаток пирога вновь завернула в пленку и убрала в холодильник.
Когда она поворачивалась к тарелке с куском пирога,
Наконец, минут через пятнадцать, она вспомнила, что чем-то занималась. Чем? Внезапно, вроде бы без всякой на то причины, ей в голову пришла строка из Библии, вернее, ее переложение: В чужом глазу пылинку видишь, в своем бревна не замечаешь [70] . Она задумалась. Пылинка? Бревно? Какое бревно? Потолочная балка? Или вообще лунный луч? А есть еще лучи фонарика, и лучащиеся лица, и в Нью-Йорке в свое время был мэр с похожей фамилией, не говоря уже о песне, которую она выучила в летней библейской школе: «Я буду Ему солнечным лучом».
70
Евангелие от Матфея, 7:5: «…вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего».
В чужом глазу пылинку видишь…
Но речь не о глазе, а о пироге. Фрэнни повернулась к пирогу и увидела ползущую по нему муху. Махнула рукой. Мистер Муха, улетай, пирогу скажи «прощай».
Она долго смотрела на кусок пирога. Ее мать и отец умерли, это она знала точно. Мать – в Сэнфордской больнице, а отец, стараниями которого маленькая девочка когда-то чувствовала себя как дома в таинственной мастерской, лежал неживой над ее головой. Почему вдруг все стало рифмоваться? Да еще так мерзко, низкопробно, эдакая идиотская мнемотехника, как при высокой температуре! У моей собаки блохи, и дела собаки плохи…
Внезапно Фрэнни пришла в себя, ее охватил ужас. На кухне пахло горелым. Она что-то сожгла.
Фрэнни закрутила головой и увидела небольшую кастрюлю с длинной ручкой, которую она поставила на плиту и забыла. В каст рюле лежал нарезанный ломтиками картофель, залитый маслом. Теперь оттуда валил густой дым. Капли масла, сердито выплескиваясь из кастрюли, падали на горелку, вспыхивали и исчезали, будто невидимая рука щелкала и щелкала невидимой газовой зажигалкой.
Фрэнни коснулась ручки кастрюли и, ахнув, отдернула пальцы. Слишком горячая. Схватила посудное полотенце, обернула вокруг ручки и быстро перенесла кастрюльку, шипящую, как дракон, через дверь черного хода на заднее крыльцо. Поставила на верхнюю ступеньку. Запах жимолости и жужжание пчел одуряли, но она едва их замечала. Толстое, отупляющее одеяло, которое последние четыре дня укутывало эмоции Фрэнни, вдруг сдернули, и она почувствовала острый укол страха. Страха? Нет – ужаса, граничащего с паникой.
Она помнила, как чистила и резала картофель, как наливала масло. Теперь помнила. Но на какое-то время она просто… это ж надо! Она просто забыла!
Стоя на заднем крыльце, по-прежнему сжимая в руке посудное полотенце, Фрэнни пыталась воссоздать цепочку своих мыслей после того, как поставила кастрюлю с залитым маслом картофелем на плиту. Почему-то ей казалось, что это важно.
Итак, сначала она подумала, что трапеза, состоящая исключительно из картофеля фри, не очень-то сытная. Потом подумала, что ей нет необходимости
Эта мысль перебросила мостик к следующему звену. Мысль о странных желаниях привела к мысли о клубничном пироге, упрятанном в холодильник. Внезапно она решила, что клубничного пирога ей хочется больше, чем чего бы то ни было. Она достала пирог, а потом ее взгляд упал на стойку с ножами, которую отец сделал для матери (миссис Эдмонтон, жена доктора, с такой завистью смотрела на эту стойку, что Питер два года тому назад подарил ей такую же на Рождество), и тут ее мозг… закоротило. Пылинки… бревна… мухи…
– Господи, – обратилась она к пустынному двору и отцовскому огороду, который больше никто не пропалывал. Села, закрыла лицо фартуком и заплакала.
Когда слезы высохли, ей вроде бы чуть полегчало… но испуг остался. «Я схожу с ума? – спросила себя Фрэнни. – Так это происходит, такие возникают ощущения, если у тебя нервный срыв или как там это называется?»
С тех пор как вчера вечером, в половине девятого, ее отец умер в своей постели, мыслительный процесс утратил связность, разорвался на отдельные части. Фрэнни забывала, что делала, разум вдруг уходил в какие-то грезы, а она просто сидела, не думая ни о чем и восприятием действительности не отличаясь от кочана капусты.
После того как умер отец, она долго сидела у его кровати. Наконец спустилась вниз и включила телевизор. Безо всякой особой на то причины; как говорится, просто решила, что это хорошая идея. Работала только одна станция, портлендская УКСХ-ТВ, показывали какое-то совершенно безумное судебное шоу. Негр, выходец из кошмарных снов куклуксклановца, делал вид, что расстреливает из пистолета белых людей, тогда как другие белые люди восторженно аплодировали. Разумеется, он просто делал вид – если такие вещи происходят на самом деле, их не показывают по телевизору, – но выглядело все вполне реально. Фрэнни происходящее напомнило «Алису в Стране чудес», только на этот раз «Голову с плеч!» кричала не Королева Червей, а… что? Кто? Черный Принц, предположила она. Хотя этот здоровяк в набедренной повязке не выглядел принцем.
Позже по ходу передачи (насколько позже, она сказать не могла) какие-то другие люди ворвались в студию, и завязалась перестрелка, поставленная даже еще более реалистично, чем казни. Она видела, как пули большого калибра чуть не отрывали людям головы. Их отбрасывало назад, и из разорванных шей струями выплескивалась артериальная кровь. Фрэнни помнила, что еще подумала (пусть и бессвязно, но как получилось), что авторам шоу надо бы время от времени выводить на экран табличку с рекомендацией родителям уложить детей спать или переключиться на другой канал. Она также помнила, что подумала, что у УКСХ-ТВ все равно могли отобрать лицензию на вещание – слишком уж кровавую они показывали передачу.
Когда камера уставилась в потолок, демонстрируя только висящие там прожекторы, Фрэнни выключила телевизор и легла на диван, уставившись в свой собственный потолок. Там она и уснула, а утром практически убедила себя, что вся передача ей просто приснилась. Похоже, в этом и было все дело: происходящее вокруг превращалось в кошмарный сон, заполненный беспричинными тревогами. Сначала умерла мать, затем отец. Как в «Алисе», жизнь становилась все страньше и страньше.
Отец пошел на экстренное городское собрание, хотя уже заболел. Фрэнни, будто под наркозом, утратив связь с реальностью, отправилась вместе с ним.