Противостояние
Шрифт:
И разумеется, Ника мучил жуткий вопрос: вдруг он сам проснется больным?
Спал он мало, а приснившийся ему сон уже видел, причем недавно: кукурузное поле, теплый запах растений, ощущение того, что совсем рядом – что-то (или кто-то) очень доброе и безопасное. Ощущение близости дома. Которое начало уступать место леденящему ужасу, когда он осознал: нечто затаилось на кукурузном поле и следит за ним. Он подумал: «Мама, ласка забралась в курятник!» – и проснулся в свете раннего утра, обливаясь потом.
Он поставил кофе и пошел проверить
Лицо Майка Чайлдресса блестело от слез. За его спиной по-прежнему висел прилепившийся к стене гамбургер.
– Теперь-то ты доволен? Я тоже заразился. Разве не этого ты хотел? Разве это не месть? Послушай, я дышу, как гребаный товарняк на подъеме!
Но Ника в первую очередь интересовал Билли Уорнер, который лежал без сознания. Шея его распухла и почернела. Грудь судорожно вздымалась.
Он поспешил в кабинет, посмотрел на телефонный аппарат и в приступе ярости и вины скинул его со стола на пол, где он и остался лежать на конце своего шнура. Ник выключил плитку и побежал к Бейкерам. Жал на кнопку звонка, как ему показалось, целый час, прежде чем Джейн открыла дверь. Раскрасневшееся от температуры лицо блестело от пота. Она не бредила, но говорила медленно и нечетко. Ее губы покрывали волдыри.
– Ник. Входи. Что случилось?
Ник написал: В. Хоган умер прошлым вечером. Кажется, Уорнер умирает. Он очень тяжело болен. Видели ли вы доктора Соумса?
Она покачала головой, чихнула и пошатнулась. Ник обнял ее за плечи и подвел к стулу. Он снова написал: Не могли бы вы позвонить ему от моего имени?
– Да, конечно. Принеси мне телефон, Ник. Кажется… ночью болезнь вернулась.
Он принес телефон, и Джейн набрала номер Соумса. После того как она более тридцати секунд прижимала трубку к уху, не шевельнув губами, Ник понял, что ответа не будет.
После звонка Соумсу она позвонила его медсестре. Там тоже не отвечали.
– Попробую позвонить в дорожную полицию, – сказала Джейн, но ей пришлось положить трубку уже после первой цифры. – Похоже, междугородняя связь по-прежнему не работает. После единицы сразу идут гудки. – Она слабо улыбнулась ему, и слезы беспомощно потекли по ее щекам. – Бедный Ник. Бедная я. Бедные все. Помоги мне подняться наверх, пожалуйста. Я очень ослабела и задыхаюсь. Похоже, скоро мы с Джоном опять будем вместе. – Он смотрел на нее и вновь жалел о собственной немоте. – Думаю, я прилягу, если ты поможешь мне.
Он довел ее до спальни, а потом написал: Я вернусь.
– Спасибо, Ник. Ты хороший мальчик… – Она уже проваливалась в сон.
Ник вышел из дома и остановился на тротуаре, не зная, что же дальше. Если бы он умел водить машину, возможно, ему удалось бы что-нибудь сделать. Но…
На лужайке перед домом на противоположной стороне улицы он увидел детский велосипед. Подошел к нему, посмотрел на дом с зашторенными окнами (так выглядели дома и в его сумбурных снах), направился к двери, постучал. Ему не открыли, хотя стучал он несколько раз.
Ник вернулся к велосипеду. Маленькому, но не настолько, чтобы
Он сел на велосипед и неуклюже покатил по главной улице, мимо тюрьмы, потом на восток по шоссе 63, к тому месту, где Джо Рекман видел солдат, одетых дорожными рабочими. Если они по-прежнему там и действительно солдаты, Ник считал себя вправе перепоручить им охрану Билли Уорнера и Майка Чайлдресса. Разумеется, только в том случае, если Билли все еще жив. Раз уж эти люди ввели в Шойо карантин, то должны заботиться о местных больных.
Путь занял у него около часа. Велосипед мотало из стороны в сторону, Ник то и дело пересекал центральную разделительную линию, стукаясь коленями о руль. Но, добравшись до места проведения дорожных работ, он не обнаружил ни солдат, ни рабочих, кем бы они ни были. На дороге стояли несколько бочек, над одной даже вился дымок, и пара оранжевых барьеров, по форме напоминающих козлы для пилки дров. Дорогу перекопали, но Нику показалось, что по ней вполне можно проехать, если не слишком трепетно относиться к подвеске своего автомобиля.
Краем глаза Ник уловил движение чего-то черного, и в тот же миг легкое дуновение ветерка донесло до его ноздрей густой, тошнотворный запах разложения. Черное облачко мух непрерывно шевелилось, постоянно меняя форму. Ник подкатил велосипед к кювету на дальней стороне дороги. В нем, рядом с новенькой, сверкающей рифленой водопропускной трубой, лежали тела четырех человек. Их шеи и распухшие лица почернели. Ник не знал, солдаты это или нет, но ближе подходить не стал. Он говорил себе, что здесь нечего бояться, что они мертвы, а мертвые, как известно, не кусаются, но им овладела паника, и он бешено закрутил педали. На окраине города налетел на камень и разбил велосипед. Сам перелетел через руль, ушиб голову и содрал в кровь руки. Лишь мгновение помедлил, лежа посреди дороги. Его била дрожь.
Следующие полтора часа Ник стучал в двери и нажимал на кнопки звонков. Убеждал себя, что найдет кого-нибудь здорового. Сам он чувствовал себя прекрасно и, конечно же, не мог быть единственным, кто не заразился этой дрянью. Он не сомневался, что отыщет кого-нибудь – мужчину, женщину, даже подрост ка с ученическим водительским удостоверением – и услышит от него или от нее: Да, конечно. Давай отвезем их в Камден. Для этого лучше всего подойдет универсал. Или что-нибудь в этом роде.
Но на его стуки и звонки ответили меньше десятка раз. Дверь открывалась на длину цепочки, и в проеме возникало больное, но исполненное надежды лицо. Правда, при виде Ника надежда умирала. Лицо двигалось из стороны в сторону, отказывая Нику в его просьбе, и дверь закрывалась. Если бы Ник мог говорить, то попытался бы переубедить их, сказал бы, что им по силам вести машину, раз уж они могут ходить. А если они отвезут арестованных в Камден, то и сами смогут попасть в больницу, где их вылечат. Но говорить он не мог.