Протопоп Аввакум. Жизнь за веру
Шрифт:
Сосредоточив в своих руках огромную власть, Никон стал грубо нарушать статьи уложения. В обширной патриаршей области он являлся полновластным распорядителем. Все его служащие, монастыри и крестьяне были изъяты из ведения Монастырского приказа. Вопреки уложению, воспрещавшему патриарху и вообще духовенству приобретать недвижимые имения посредством покупки, царь дозволил Никону покупать новые земли и вотчины как на его собственное имя, так и для трёх новых, основанных им монастырей — Нового Иерусалима (Воскресенский близ Москвы, основан в 1655 году), Иверского (близ Валдая, основан в 1652 году) и Крестного (близ Онеги, основан в 1656 году).
Павел Алеппский свидетельствует, что Никон «имеет большое влияние на царя, и потому, в то время как прежде было пожаловано от царя патриархии в угодье 10 000 крестьянских домов, Никон довёл их число до 25 000, ибо всякий раз, как умирает кто-либо из бояр, патриарх является к царю и выпрашивает себе часть крестьян и имений умершего. Он взял также себе во владение много озёр, кои приносят ему большой доход от соли и рыбы… Всякий раз как умирает боярин, не
Вотчины основанных Никоном трёх монастырей составляли отдельно от патриарших обширную область, всецело подчинённую лично Никону. Монастыри эти скоро превзошли даже древнейшие обители, поскольку Алексей Михайлович по просьбе Никона приписал к ним 14 монастырей, находившихся в епархиях других архиереев. В связи с этим современники говорили: «Похищаяй бо той волк Никон, яко разбойник, грабя себе у святых монастырей села и вотчины, и у князей такоже отьемля всяко и к своим прилагая, и многия князи ослезил и монастыри оскорбил и разорил, и простых крестьян тяжкими труды умучил…» В ведение патриарха перешли и все приходские церкви, числом до пятисот, находившиеся в вотчинах Никона и приписанных к ним монастырей, с чем соединялось право суда, а также известные пошлины и дани. Получив столь значительные пожалования, Никон счёл их чем-то само собой разумеющимся. «И мы за милостыню царскую не будем кланятися… так как приимет (царь) за то сторицею и живот вечный наследит», — писал он. Крупным материальным средствам соответствовала и необычайная пышность, окружавшая Никона как в его церковно-служебной обстановке, так и в его домашней жизни. В административных делах Никон был строг и неумолим. Число запрещённых священников было при нем настолько велико, что местами некому было совершать требы. Для наблюдения за духовенством он имел своих особых подьячих и стрельцов; низшее духовенство жаловалось на тяжесть своей экономической зависимости, усиливавшейся от притязательных исполнителей патриаршей воли. Наконец, своим высокомерием и властолюбием, своим беспрестанным вмешательством в мирские дела Никон вооружил против себя бояр.
Летом 1654 года Никон приказал собрать по Москве иконы «нового письма», написанные в «латинской» и «фряжской» манере. Как пишет Павел Алеппский, «те иконы написаны были не по отеческому преданию с папежского и латынского переводу». На иконах были выскоблены лики и выколоты глаза. Стрельцы, исполнявшие обязанности царских глашатаев, носили эти иконы по городу и кричали: «Кто отныне будет писать иконы по этому образцу, того постигнет примерное наказание!» Такой безрассудный поступок зарвавшегося патриарха произвёл сильное смущение в народе. И это можно понять. «Так как все московиты отличаются большой привязанностью и любовью к иконам, то они не смотрят ни на красоту изображения, ни на искусство живописца, но все иконы, красивые и некрасивые, для них одинаковы: они всегда их почитают и поклоняются им, даже если икона представляет набросок на бумаге или детский рисунок. У всех ратников, без исключения, непременно имеется на груди красивый образ в виде тройного складня, с которым он никогда не расстаётся и, где бы ни остановился, ставит его на видном месте и поклоняется ему» (Павел Алеппский).
В июле того же года Москву неожиданно постигла тягчайшая эпидемия «моровой язвы» (чумы). Многими православными это было воспринято как наказание Божие за отступничество церковной иерархии от веры предков. В народе прекрасно понимали прозападную сущность церковной реформы Никона. Как бы в подтверждение этого последовало ещё одно страшное знамение: 2 августа произошло полное солнечное затмение. Вот как описывал протопоп Аввакум эти события в своем «Житии»: «А в нашей России бысть знамение: солнце затмилось в 162 году (то есть в 7162 году от Сотворения мира, или в 1654 году от Рождества Христова. — . К.), пред мором за месяц или меньши. Плыл Волгою рекою архиепископ Симеон Сибирской и в полудне тьма бысть… часа с три плачючи у берега стояли; солнце померче, от запада луна подтекала, по Дионисию, являя Бог гнев свой к людям: в то время Никон отступник веру казил и законы церковныя, и сего ради Бог излиял фиал гнева ярости Своея на русскую землю; зело мор велик был, неколи еще забыть, вси помним». У самого Аввакума во время мора в Москве умерли два брата («жили у царицы в Верху, а оба умерли в мор, и з женами, и з детьми; и многая друзья и сродники померли»).
Народ заволновался. Стали говорить, что чума и солнечное затмение — гнев Божий за надругательство Никона над святыми иконами. Вдобавок ко всему Никон вместе со всем царским семейством покинул столицу и переехал в Вязьму. Это также вызвало народное неудовольствие. 25 августа в Москве начался бунт против Никона — во время обедни народ пришёл к Успенскому собору с образом Спаса Нерукотворенного, на котором лик и подписи были выскоблены. Говорили, что за такое надругательство над иконами Господом послан мор. Народ обвинял Никона
Но эти грозные события лета 1654 года нисколько не вразумили ослеплённого безграничной властью Никона. 4 марта 1655 года, в Неделю Православия, после продолжительной литургии в Успенском соборе, которая совершалась патриархом в сослужении пяти архиереев, в том числе патриарха Антиохийского Макария III, произошло нечто неслыханное.
«Когда престол был покрыт, — пишет архидиакон Павел Алеппский, — патриарх Никон вышел и поднялся на амвон, а мы и прочие служащие разместились вокруг него. Мало ему было этой продолжительной службы и стояния на ногах до наступившей уже вечерней поры, но вот диаконы открыли перед ним Сборник отеческих бесед, по которому он стал читать положенную на этот день беседу об иконах. Он читал не только медленно, но и ещё со многими поучениями и пояснениями, причём царь и все присутствующие мужчины, женщины и дети стояли всё время с открытыми головами при таком сильном холоде, соблюдая полное спокойствие, молчание и тишину. Во время проповеди Никон велел принести иконы старые и новые, кои некоторые из московских иконописцев стали рисовать по образцам картин франкских и польских. Так как этот патриарх отличается чрезмерной крутостью нрава и приверженностью к греческим обрядам, то он послал своих людей собрать и доставать к нему все подобные иконы, в каком бы доме ни находили их, даже из домов государственных сановников, что и было исполнено… В этот день патриарху представился удобный случай для беседы в присутствии царя, и он много говорил о том, что такая живопись, какова на этих образах, недозволительна. При этом он сослался на свидетельство нашего владыки патриарха и в доказательство незаконности новой живописи указывал на то, что она подобна изображениям франков. Патриархи предали анафеме и отлучили от церкви и тех, кто станет изготовлять подобные образа, и тех, кто будет держать их у себя. Никон брал эти образа правой рукой один за другим, показывал народу и бросал их на железные плиты пола, так что они разбивались, и приказал их сжечь. Царь стоял близ нас с открытой головой, с видом кротким, в молчании внимая проповеди. Будучи человеком очень набожным и богобоязненным, он тихим голосом стал просить патриарха, говоря: “Нет, отче, не сожигай их, но пусть их зароют в землю”. Так и было сделано. Никон, поднимая правой рукой икону, всякий раз при этом восклицал: “Эта икона из дома вельможи такого-то, сына такого-то”, то есть царских сановников. Целью его было пристыдить их так, чтобы остальной народ, видя это, принял себе в предостережение».
Вслед за этой кощунственной выходкой патриарх начал говорить перед онемевшим от ужаса народом о крестном знамении. «В Антиохии, а не в ином месте, — говорил Никон, — верующие во Христа (впервые) были наименованы христианами. Оттуда распространились обряды. Ни в Александрии, ни в Константинополе, ни в Иеросалиме, ни на Синае, ни на Афоне ни даже в Валахии и Молдавии, ни в земле казаков никто так не крестится, но всеми тремя пальцами вместе».
*
26—31 марта 1655 года, на пятой седмице Великого поста, вновь был созван собор — на этот раз с участием иноземных гостей — патриарха Антиохийского Макария и патриарха Сербского Гавриила (которого Никон, свято веривший в учение о «пентархии», упорно называл архиепископом). Основным вопросом было несоответствие русских церковных книг и обрядов новогреческим. Были заслушаны результаты сличения богослужебных книг и рукописей, привезённых Арсением Сухановым с Востока, с древними славянскими. На соборе был одобрен подготовленный никоновскими справщиками Служебник, изменён текст Символа веры, установлен новый для России внешний вид антиминсов, а перекрещивание католиков заменено миропомазанием. Уже после закрытия собора Никон передал патриарху Макарию для присоединения шестерых униатских священников. Макарий помазал их миром, им выдали новые ставленые грамоты для служения в православных храмах [33].
Одобренный собором новый Служебник вышел из печати 31 августа 1655 года и был введён для всеобщего употребления в Русской Церкви. Как уже говорилось выше, он представлял собой перевод греческого Евхология, напечатанного в иезуитской типографии в Венеции в 1602 году. В Служебнике было узаконено троеперстие, трегубая аллилуйя и прочие церковные новины. При этом новый текст содержал ложные ссылки на старые русские и греческие грамоты. Публикация нового Служебника вызвала крайне резкую реакцию со стороны противников новшеств и способствовала ещё большему разделению русского общества.
Кроме Служебника в том же году была напечатана книга «Скрижаль». В самом названии содержалась отсылка к Ветхому Завету: Никон возомнил себя новым Моисеем, давшим Закон своему народу. По сути, «Скрижаль» представляла собой компиляцию, в основу которой было положено одноимённое сочинение греческого иеромонаха Иоанна Нафанаила, присланное Никону иерусалимским патриархом Паисием и содержавшее толкование чина литургии, зодчества, священнических облачений и церковной утвари. К этому толкованию Никоном были прибавлены выдержки из послания патриарха Паисия 1655 года, несколько статей, объясняющих богослужение, а также статьи о троеперстии, слово Николая Малаксы о именословном перстосложении, статьи о тексте Символа веры. Все эти статьи объясняли и оправдывали различные никоновские нововведения.