Прототип
Шрифт:
Он не выдерживал соприкосновения с другой реальностью, о существовании которой даже не подозревал пару дней назад. Мир прошлого, раздробленный на куски, испытывал его на прочность, давал знать о себе непонятными, сводящими с ума явлениями.
– Кто такие Неприкаянные? – молчать стало невыносимо, и он снова начал задавать вопросы.
– Поврежденные матрицы личностей. Они хранились… до лучших времен.
– И когда должны были наступить эти лучшие времена?
– Они уже никогда не наступят,
– Каждый блуждающий огонек – это чье-то сознание? – содрогнулся Максим.
– Да. Вы уничтожили их виртуальную среду обитания. Превратили в Неприкаянных, ищущих, алчущих.
– Почему же они не исчезли? Разве сознание может существовать, – он запнулся, – отдельно?
– Аппаратура бункеров, которые вы называете «Святилищами», поддерживала лишь виртуальную среду обитания. Нейроматрицы автономны. Они способны существовать некоторое время в виде энергетических полей. Дедушка говорил: это была непроверенная, «сырая» технология. Что-то сработало не так. Большинство сознаний оказалось повреждено в процессе экстренной записи. Это все, что я знаю. Теперь они вырвались из убежищ и ищут новую среду обитания, взамен утраченной.
– Сумасшедшие, озлобленные, ничего не понимающие?
– Да… если говорить упрощенно. На самом деле все сложнее. Обрывки знаний тут не помогут. Нужно полное понимание процесса. Возможно, мне бы удалось, переустановив программы ядра системы, что-то понять и исправить. Но нет никаких гарантий. Нет уверенности в существовании моей резервной копии.
– Значит, ты тоже идешь в неизвестность?
– Да…
Максим встал, подошел к Стелси.
– Остановимся на этом, – сглотнув, с трудом выдавил он.
Она не поверила своим ушам, медленно повернулась. Влажные следы слез блеснули на щеках. Стелси казалось, еще немного – и она просто потеряет сознание.
Край пропасти.
Еще миллиметр, крохотный шажок, одно сказанное им слово – и всеобъемлющая пустота поглотила бы ее разум. Исчезло бы все и теперь уже – навсегда.
Почему он остановился? Не заставил меня вспомнить, дать исчерпывающие ответы на измучившие его вопросы?
Максим коснулся ее щеки, вытер слезы. В его глазах читалась растерянность.
– Ты не погибнешь, если пойдешь дальше? – его голос разбил хрупкую тишину.
Стелси неуверенно пожала плечами.
– Я не знаю.
– Тогда возвращайся. Уходи.
– Нет.
– Я не хочу тебе зла!
– Почему? Я ведь не человек… – горько, некрасиво усмехнулась она.
– А кто ты? – Шустов коснулся ее перебинтованного плеча. – Чувствуешь боль?
– Да. Я чувствую все, Макс!.. – она всхлипнула. – Прости, но я никуда не уйду, – внутри что-то обмерло, сжалось, в ожидании его ответа.
– Тогда, – он взглянул
Узкая промоина, проделанная дождевыми водами, вывела их на поверхность.
Ясное, хрустальное осеннее небо расплескалось над мертвым черным лесом красками стремительно затухающего заката.
Максим никогда не видел ничего даже отдаленно похожего на черные деревья.
Земля, навек потерявшая способность к плодородию, сплошь покрытая трещинами и небольшими, остекленевшими воронками, хранила следы давних ожесточенных боев.
Узловатые, немыслимо перекрученные стволы и ветви сплетались, а кое-где и срастались между собой, образуя заросли, но, первое впечатление обманчиво, и, удивленно оглядываясь по сторонам, Максим начал замечать подробности, от которых стало не по себе.
На фоне заката четко выделялись особенно толстые ветви, они тянулись друг к другу, образуя симметричную конструкцию, разрушенную взрывом небывалой силы.
В прошлом деревья росли в виде купола? – промелькнула догадка.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он у Стелси, помогая ей выбраться.
– Похоже на генную инженерию, – она осмотрелась. – Но я не знаю, откуда взялись эти формы растительности.
В зарослях раздался шорох, послышался звук изношенного сервопривода. Над черными кронами в пламенеющей красками заката прорехе промелькнул силуэт рагда. В чаще глухо и отдаленно рассыпались и стихли звуки внезапной перестрелки.
Мертвый лес. Шелушащиеся, покрытые мелкими чешуйками стволы и ветви. Растрескавшаяся земля. Звуки, издаваемые сервомеханизмами, тени, мелькающие над головой, – все это создавало жуткую эмоциональную атмосферу, от которой кровь стыла в жилах.
Стелси дрожала, но не от страха, не от осознания абсолютной враждебности окружающего пространства, а от нарастающего смятения мыслей и чувств.
«Неужели он принял меня? Разве такое вообще могло произойти? Принял вопреки предубеждениям и страху?»
Отчуждение, возникшее между ними, таяло под сокрушительным напором внезапных новых впечатлений.
Они еще не понимали, как тяжел и важен их путь. Еще блуждали в плену предрассудков, но больно было обоим, – от прожитого, от принятых решений, от мыслей, что успели промелькнуть в роковые минуты тяжелого разговора.
Молчаливая стена леса, звуки, доносящиеся из мертвой чащи, неуловимо меняли восприятие. Стоило взглянуть вокруг, прислушаться, и все становилось другим. Дрожь кралась по спине.