Провал резидентуры
Шрифт:
Я набираю "Шаахан".
– Отель "Шаахан", добрый день, - говорит девичий механический голосок на фоне музыки. Новая какая-то.
– Добрый день, - говорю я.
– Я Леа Ги Коона из газеты "Все еще развлекаемся". Не были бы вы так любезны соединить меня с господином Мин Шихле?
– Была бы, - вдруг совершенно человеческим голосом говорит девица.
– Соединяю. Леа, мне очень понравилась ваша статья про "оборванцев".
– А, - говорю я, - спасибо.
Гудок. Трубку снимают. Вежливый молодой голос с акцентом северянина:
–
– Здесь Леа Ги Коона из "Все еще развлекаемся", - терпеливо говорю я.
– Дай господина Шихле.
Пауза, потом возникает Шихле:
– А, Леа, привет. Я так и знал, что ты мне позвонишь. Хочешь приехать?
– Хочу, - говорю я.
– Приезжай. У меня новый слуга, он просто-таки невероятные коктейли делает. Давай.
– Макту, а если вам позвонят из "Вечернего клуба" или "Столицы", куда вы их пошлете?
– спрашиваю я.
– Пошлю, пошлю, - отзывается Шихле.
– Приезжай.
Он их, конечно, не пошлет, но, по крайней мере, не станет им назначать встречу сегодня. Вот за это я его ценю. Уж если я первый за него ухватился, он даст мне вволю подержаться.
Я выхожу из редакции, думая, что вчера мастер Хингоо арестован как шпион, причем как шпион Смаргуды, и хорошо, что я не сделал с ним интервью, отказался, и плохо, что сделал его Спиоо, но Спиоо мне не жалко, потому что он, кажется, стукач. Еще я думаю, что теперь придется делать вид, что мастера Хингоо никогда не было в истории музыки, и что очень жалко было выбрасывать оба его альбома.
Шихле, как всегда, бесподобен - в каком-то невообразимо элегантном костюме. Беловолосый беляк приносит нам коктейли, действительно великолепные, и исчезает.
– Макту, - говорю я.
– Меня поражает ваша способность покупать отличные вещи.
– А, ты про беляка?
– ухмыляется он, сверкая зубами.
– Да, он хорош. Отлично дрессирован.
– Макту, расскажите, что там у вас нового, - говорю я, включая в кармане диктофон.
– Ну, что?
– пожимает он плечами.
– Майор Лоо женился на дочери герцога Бейхао, это самая последняя светская новость. Вчерашняя.
Мы принимаемся болтать о светских и не очень светских новостях, слухах и сплетнях обеих столиц, и так проходит минут сорок. Наконец, у меня в кармане щелкает: кончилась кассета. И тут же Шихле совершенно вне связи с предыдущим разговором произносит:
– Не нравятся мне дела, которые тут у вас происходят. Например, то, что вчера было.
Я ничего не говорю, но глазами показываю, что да, дела дрянь. И обвожу глазами помещение. Он кивает и совершенно невинно говорит:
– Я имею в виду, что Шайнхоо набили морду в ресторане. Мне уже рассказали.
Ну, это безопасная тема: после того, как флот обделался у острова Хиао, поругивать флотских стало модно.
– Да, морячилы обнаглели, - с чистым сердцем соглашаюсь я. Они и впрямь обнаглели, бесчинства пьяных морских офицеров - притча во языцех.
– Слушай, хочешь, я тебя подброшу в редакцию на своей
– спрашивает он вдруг.
– Конечно, - говорю я и понимаю, что он хочет поговорить без лишних ушей.
Мы спускаемся, за нами, как тень, идет беляк.
– Гилу теперь водит мою машину, - поясняет Шихле.
Я про себя удивляюсь. Такой молодой беляк - и такой квалифицированный? Сколько он стоил Шихле, интересно?
Мы выходим к подъезду, швейцар низко кланяется. В этот момент к Шихле кидается ражий детина в лохмотьях, один из тысяч беженцев-бездельников, что в последние годы заполонили столицу.
– Эй, барин, дай десятку, - нагло заявляет он, загораживая дорогу. Я столбенею. Такого никогда еще не было. Сальная кожа детины лоснится в дырах рубашки, гнусная ухмылка показывает, что передние зубы у него выбиты. Почему-то с падением Шеммы вся тамошняя знаменитая шпана совершенно беспрепятственно перебралась в столицу и безнаказанно бесчинствует на улицах. Понятно, что в полиции в связи с войной служат одни старики и инвалиды, но почему мэр не примет меры? До какой наглости они уже дошли!
Тут Шихле брезгливо говорит:
– Гилу, убери.
Из-за спины Шихле выходи беляк и тихо, но твердо говорит:
– Отойдите с дороги.
– Чево-о-о?!
– орет детина.
– Белый глист мне указывать будет?!
– и размахивается пудовым кулачищем.
В тот же миг беляк делает два неуловимо быстрых движения, отзывающихся двумя короткими тычками, и детина медленно, с широко открытым ртом, сереет, глаза его закатываются, и он без памяти валится на асфальт.
Шихле переступает через него, беляк тем временем распахивает дверцу.
– Садись, - говорит Шихле мне.
Я сажусь, совершенно ошеломленный. Я первый раз видел такую наглость шпаны, но я до сих пор никогда не видел, чтобы белый ударил черного человека. Хотя я слыхал, что в Динхоовоо не редкость, когда богачи ходят с такими вот белыми телохранителями. Но у нас, в Миноуане?
Беляк ведет машину безукоризненно и при этом не подает вида, что может нас слышать. Дорогой "трихоо" катит легко, как велосипед, и так же бесшумно.
– Леа, - говорит Шихле, - пропала моя подружка, Лиина Шер Гахоо. Наверное, ты знаешь ее.
– Хозяйка Шиил-клуба, - киваю я.
– А я слышал, что она уехала в Раману.
– Нет, - качает он головой.
– Я бы знал. Может, она в Комитете?
– Арест обычно бывает гласным, - говорю я.
– Впрочем, я попробую узнать.
– Я буду тебе очень благодарен, - говорит Шихле и неожиданно кладет мне на ладонь маленькую черную коробочку. Это драгоценный заморский шийхор. Смаргудские надписи с крышки предусмотрительно соскоблены.
– Вот спасибо, - озадаченно говорю я. Одна такая коробочка стоит не меньше пяти сотен. Впрочем, я помню, как еще девять лет назад их можно было купить во многих лавках на Шин-Риоо, и стоили они тогда пять-семь старых хоней, то есть не больше сотни новыми. Что поделаешь, война.