Проверка 2
Шрифт:
Пройдя по дорожке мимо клумб с цветами, они зашли за дом и увидели небольшую хозяйственную постройку.
– Интересно, что в этом сарае?
– сказал Олег, открыл незапертую дверь и включил свет.
– Парусная доска!
– воскликнула Настя.
– Здорово! Я видела, как на них плавают, а сама ни разу не пробовала.
– Два спасательных жилета, зонт от солнца, надувная лодка с веслами и компрессором и два гамака, - перечислил юноша разложенные у стены предметы.
– Больше здесь ничего нет.
– Нормально, - сказала девочка.
– Привезти маски и ласты и можно отдыхать. А где здесь калитка? Я ее не видела.
– Вон она, - осмотревшись, показал рукой Олег.
– Сливается с забором. Кстати, стало темнее. Здесь уже половина
– Сейчас кое-что посмотрю, и уйдем, - ответила она и подошла к калитке.
Замка на ней не было, и дверца открылась при повороте ручки. Выглянув, Настя увидела набережную с пирсами и стоявшие у причалов корабли. В порту кое-где уже зажгли свет, а за оградой базы виднелись какие-то утопающие в зелени дома и высокий холм.
– Глупо запирать калитку, если сюда можно легко зайти по воде, - сказал Олег и сбросил кроссовки.
– Пойду хоть помочу ноги.
Он приподнял штанины и по воде вышел за ограду. Стало уже совсем темно, но стоявшие на рейде корабли были неплохо освещены. На базе их было всего три.
– Возвращайся, - позвала его Настя.
– Ты замочил брюки. Теперь придется застирывать, а то выступит соль. Дай мне свои руки.
– Подожди, а то увезешь меня отсюда без кроссовок, - остановил он подругу.
– Сама оставляешь обувь в экзотических местах... Все, я их взял. Тебе хватит одной руки?
– Мне еще нужно твое сердце!
– засмеялась девочка, взяла его руку и вызвала сферу.
– Слушай, нельзя прилетать ниже?
– спросил Олег, быстро сев на дно сферы.
– Я не привык висеть так высоко над землей. И твоего шара совсем не видно. Никогда не боялся высоты, а в нем кружится голова.
– Это из-за хлопка, - виновато объяснила Настя.
– Я давно привыкла к высоте. Закрой глаза, сейчас будем в квартире.
Когда прилетели, юноша вытер ноги, обулся и, простившись с Никитиными, побежал домой. Он понадобился отцу, а мобильный телефон почему-то не сработал.
На следующий день для Насти начались трудовые будни. Работа уже наладилась, поэтому свою норму в пять тысяч больных она выполнила. Очутившись дома, девочка тепло оделась и пошла в школу. Когда вышла через калитку, проверилась магией. За ней следили, причем несколько человек. Один такой любопытный сидел в стоявшей неподалеку машине, а других она не стала искать. Следят - и черт с ними! Наверное, кто-то из следивших ее охранял. Ей повезло: директор был на месте и после небольшого воздействия быстро написал график сдачи экзаменов, как она и просила, по два в день. Первые два экзамена нужно было сдавать уже сегодня, как и раньше, с двух часов. До этого времени оставалось всего двадцать минут, поэтому она вышла в коридор и подождала, пока закончится урок. Вид несущихся в раздевалку школьников вызвал что-то вроде ностальгии, которая быстро прошла. В учительскую стали собираться учителя, многих из которых девочка уже знала, поэтому она подошла ближе к дверям.
– Ты меня поражаешь, Никитина!
– сказала Клавдия Ивановна, когда Настя показала ей график.
– Выучить все предметы за девятый класс всего за месяц! Что ты мне хочешь сдать?
– Я занималась почти полтора, - сказала она.
– Если нетрудно, примите у меня и алгебру, и геометрию. Оба этих экзамена в графике на сегодня. Я вас не задержу.
Потратив на сдачу десять минут и получив свои две пятерки, она поспешила домой. Когда подходила к калитке, ее хотел остановить какой-то хорошо одетый тип с неприятной физиономией. Пришлось его самую малость притормозить магией, чтобы без объяснений проскочить во двор.
– Две пятерки по математике, - отчиталась она матери.
– Молодец, - без особой радости сказала привыкшая к ее пятеркам Надежда.
– Пообедай, а потом можешь включить телевизор или сесть за свой компьютер. Везде говорят о твоем лечении. Тысячи вылеченных доходяг впечатлили даже медиков. Пока шумят только у нас, а за границей не знают, что об этом думать. Наверное, через несколько дней это волнение
Надо было матери высказываться после обеда, потому что ее слова напрочь отбили аппетит. Наскоро поев суп, Настя не стала есть второе и ушла к компьютеру смотреть новости. Шума было много, но пока намного меньше, чем она думала. В комментариях чувствовалась не столько радость или возмущение, сколько растерянность. Наши научные светила предпочитали отмалчиваться, а вот зарубежные молчать не стали, дружно заявив, что таких машин быть не должно, а русские, как обычно, врут. Некоторые из них, правда, срочно вылетели в Москву. Настя хотела созвониться с Зелениным, но потом передумала. В правительстве сидят не дураки, поэтому должны были предвидеть такую ситуацию и к ней приготовиться. Если пока молчат, значит, так надо. Она позвонила Олегу и сказала о результатах экзамена. Долго не разговаривала и к себе не пригласила. Настроение было паршивое, и он это почувствовал и не обиделся. Перед медитацией Настя осмотрела Джуну. У мартышки был уже почти человеческий овал лица, только крупные для ее размеров зубы немного портили впечатление. Странно было видеть на обезьяньем туловище красивое человеческое лицо. Ума у нее было как у ребенка лет пяти, вот только с разговором пока ничего не получалось. Прочитав о голосовых связках обезьян, она попыталась с помощью перстня вырастить недостающие мышцы. Надежды на удачу почти не было. Мало получить мышцы, нужно еще как-то научиться ими управлять. Ладно, пусть растут, а там будет видно. Может быть, что-нибудь и получится. Медитация прошла... так себе: после нее осталось чувство неудовлетворенности, но хоть удалось немного успокоиться. Отец приехал позже обычного из-за покупки новой машины. Старую продавать не стали, и Настя отправила ее на хранение. Таня не приехала: опять осталась у жениха. Женихом ее Слава стал законным, потому что они сегодня, как и собирались, подали заявление в загс.
– Держись, дочка!
– после ужина сказал Насте отец.
– Знай, что бы ни случилось, мы тебя всегда поймем и поддержим! Все твои неприятности рано или поздно пройдут. А ты готовься к всенародной любви и восьмичасовому рабочему дню.
– Ничего не получится, папа, - ответила она.
– Я не из-за собственного удобства ограничила это время. Если переберу сегодня, то не успею восстановить силы и на следующий день не смогу нормально лечить. Остается только воскресенье, но жить совсем без выходных... С такой монотонной работой я скоро свихнусь.
Понедельник закончился, а на следующий день, еще до лечения, в центр приехал Зеленин.
– Я хотела вам позвонить, но передумала, - призналась Настя.
– Хотелось узнать, почему никто не внес ясность с центром. Я говорю не о себе, а о порядке лечения.
– Сам точно не знаю, - сказал он, - есть на этот счет мысли... Если сейчас официально что-то заявить о лечении, нужно раскрывать вас, иначе потом обвинят во лжи. Пока в ней можно обвинить только руководство центра, которое эти обвинения переживет. Но если это скажет кто-нибудь из правительства, всех потом обольют грязью. А если сейчас заикнуться о коммерческом лечении иностранцев, будет еще хуже. Поэтому я бы пока помолчал. Нашему директору стоило бы сказать, что по мере ввода больничных корпусов и освобождения коек в лечебных заведениях Москвы, будут приниматься для исцеления больные из других городов. Если молчание будет чревато неприятными последствиями, или выступят американцы, мы предъявляем вас и объясняем, чем вызваны ограничения. А когда центр заработает на исцеление иногородних, а за границей поднимут хай до небес, выделим им квоту на коммерческое лечение.