Проверка на твердость
Шрифт:
— Правильно, — подтвердил Андреас. — А сейчас не шумите больше. В спальне должна быть тишина!
Через несколько минут после полуночи в комнату крадучись вошел Йохен Никель. Света он не зажигал. Бесшумно, слегка покачиваясь, он разделся. Дверца шкафа тихо скрипнула. Он задержал дыхание и посмотрел боязливо на закутанные в одеяла фигуры. Они лежали неподвижно. Только Хейнц Кернер улыбался во сне и беззвучно шевелил губами. Йохен Никель с облегчением забрался под одеяло. Через несколько минут комната наполнилась его глухим храпом, прерывающимся булькающими звуками.
Пепел, который развевает ветер
ХЕЙНЦ КЕРНЕР
Деревня спала. Ни огонька, ни звука. В мелководной части пруда, где обычно плескались
Хейнц Кернер возвращался из телятника. Собственно говоря, Кернер работал в бригаде дояров и не имел никакого отношения к молодняку, но незадолго до конца последней смены около фермы появился Вальтер Зибенхюнер. Человек, которому он был обязан всеми своими знаниями о коровах. Зибенхюнер оказался в затруднительном положении. Три коровы должны были вот-вот отелиться. И именно сейчас, когда у него в бригаде не хватало двоих парней. Один угодил в больницу со своим геморроем, а другой еще не менее десяти дней будет валяться на пляже где-то на Балтийском море. Ветеринар тоже в отпуске, и нет никого, кто мог бы оповестить заменяющего его молодого врача, проживающего в городе. Да, собственно, чего можно ожидать от человека, ставшего ветеринарным врачом, но не собиравшегося переселяться в деревню?! «Пусть полученное тобой свидетельство о приобретенной рабочей профессии, Хейнц, еще пахнет типографской краской, мне нужна твоя помощь. Задержись еще на немного ради меня и скотины, естественно!»
Почему бы и нет? Хейнц Кернер согласился, хотя вот уже четырнадцать часов не снимал рабочих сапог.
В хлеву для отела на сене лежали три новорожденных теленка. Каждый из них просто великолепен. Пестрые с черными отметинами — результат скрещивания с датской породой Джерси. И справился с ними без всякой врачебной помощи Вальтер Зибенхюнер. Он действительно большой специалист по части коров. И помочь такому человеку было приятно.
«На этот раз суббота у меня свободна, и я смогу поспать до обеда, — размышлял Хейнц Кернер, возвращаясь домой. — А если пойдет дождь, проваляюсь в постели до самого вечера. Там хватит места и для Крис. Она наверняка прибежит, чтобы посмотреть, почему я не зашел за ней, как обычно по субботам, чтобы пойти на танцы. Мы сможет уютно устроиться на перинке, а дверь закроем на засов. А вечером отправимся в Штуккебах на праздничное гулянье по случаю троицы. Может быть, Крис удастся получить в городе парочку новых двойных клавишей для моего гобоя?..»
Размышляя, он дошел до перекрестка. К дому надо было идти направо. Влево дорога круто поднималась вверх и становилась настолько узкой, что неопытные водители с большим удовольствием продолжали с этого места свой дальнейший путь пешком. Хейнц без видимой надобности остановился. Сначала он и сам не понял, что же побудило его остановиться. Он просто стоял, зевая, засунув руки глубоко в карманы брюк. Поблизости от него два-три раза гавкнула собака. Полусонными глазами Хейнц Кернер посмотрел налево, в сторону двух белых домиков на склоне. Первый принадлежал директору сельской амбулатории, а второй — ветеринарному врачу доктору Мехтфельду. Не показалась ли там только что полоска света? Чепуха, этого не может быть. Доктор, его жена и сын Олаф в это время, по-видимому, уже были в пути, где-то между Прагой и Будапештом. Послезавтра они должны быть на Черном море. Олаф уже в третий раз поехал туда. На открытках, которые он оттуда присылал, под необычайно голубым небом можно было рассмотреть не столько ландшафт, сколько загорелых девушек в пляжных костюмах.
«Наверное, это луч какой-то звезды, отразившийся в окнах, — подумал Хейнц Кернер. — А что же еще?
Тем не менее он все же отошел на несколько шагов назад, чтобы одноквартирный дом на склоне горы полностью попал в поле его зрения. И опять заметил полоску света. Совершенно отчетливо. Ошибка исключалась. Сквозь щели ставней первого этажа светилась лампа. Это была комната Олафа. Когда-то они играли там фигурками индейцев, сделанными из пластика, и прожгли несколько дыр в полу, ставя химические опыты. Тогда еще в доме главенствовал дедушка Олафа, специалист по овцам Мехтфельд. Неужели Мехтфельды вернулись? Может быть, что-нибудь случилось с машиной? А может?..
«Гром и молния, — чертыхнулся про себя Хейнц Кернер. — Вполне возможно, что в доме воры. Добра там достаточно. Только цинковая посуда стоит целое состояние».
Кованая железная калитка, ведущая к дому, была заперта. Хейнц Кернер перелез через ограду, спрыгнув на покрытую плитками дорожку. Не видно никаких признаков возвращения Мехтфельдов. Все ставни на окнах были закрыты. Но в комнате Олафа действительно горел свет. Хейнц приложился лицом к щели, но смог увидеть лишь угол книжной полки, открытую дверцу шкафа и одну из овечьих шкур, лежавших на полу для украшения. Он прислушался: никаких звуков, затем постучал осторожно по деревянной ставне:
— Эй, Олаф, ты дома?
Ответом ему было молчание, только за спиной прошуршала где-то в траве мышь или одна из ящериц, которые в это время года на склоне водились в большом количестве.
Хейнц Кернер отошел на шаг назад, посмотрел на ставни и задумчиво потер подбородок. Он чувствовал усталость во всем теле, но его сознание было абсолютно ясным. «Нужно войти внутрь, — подумал он. — А иначе всю жизнь будешь упрекать себя».
Рядом с входной дверью висела кованая железная лампа ручной работы. Одна из ее четырех трапециевидных сторон открыта. Под узкой железной створкой всегда лежал запасной ключ. Кернер знал эту семейную тайну от Олафа. Однако он напрасно прощупывал низ лампы — ключа не было. Ему пришло в голову, что есть еще одна возможность попасть в дом. В период между конфирмацией и тем моментом, когда Олаф стал абитуриентом, случалось так, что на доктора Мехтфельда находил воспитательный пыл и он запрещал провинившемуся сыну выходить на улицу. Но Олаф все-таки нашел возможность покидать дом незаметно почти в любое время.
Кроме него об этом знали еще два человека. Одним из них была Барбара, дочь участкового уполномоченного, а в настоящее время практикантка в одной из редакций по вопросам культуры. Она, по-видимому, уже давно не вспоминала те несколько ночей, которые провела в комнате Олафа. Другим был Хейнц Кернер. Между ним и сыном ветеринарного врача после драки, разгоревшейся непроизвольно и окончившейся ничейным результатом, еще в первом классе школы установились прочные дружеские отношения. У них не было секретов друг от друга. Они читали друг другу первые любовные письма, обменивались открытиями.
Случилось то, чего Хейнц Кернер и ожидал. Оба стальных прута, зарешечивающих гаражное окно, хотя и были толщиною с большой палец, подались без труда в сторону и были извлечены из цементных гнезд. Он осторожно нажал на раму. Окно тихо скрипнуло на заржавевших петлях.
Гараж был пуст. Пахло бензином. Хейнц Кернер ощупью нашел дверь — она оказалась, как он и ожидал, незапертой. Была открыта и дверь, ведущая в подвал. Он заглянул внутрь и, слегка замешкавшись, зажег свет. Рядом с печью, в отведенном для этой цели помещении лежали брикеты угля, но их хватило бы только на четыре-пять зимних морозных дней, судя по мощности печи. А несколько недель назад уголь был поставлен во все дома. Может быть, врач собирался переходить на газовое отопление? Хотя газопровод не проложен еще даже и до окраины. «Удивительно, — подумал Хейнц Кернер. — А может быть, он рассчитывает на то, что парни, занимающиеся торговлей углем, за приличные чаевые всегда сделают исключение из правил?»