Проверка на твердость
Шрифт:
— Но мне-то от этого ни жарко ни холодно.
— Это в вас говорит эгоизм.
Дорис вновь остановилась. Она выбросила растерзанную травинку.
— Если женщина хочет, чтобы ее муж по вечерам приходил домой, чтобы у нее было три-четыре ребенка от него, которых бы они воспитывали вместе и вырастили из них порядочных людей, которыми могли бы гордиться, разве это эгоизм? Семья, уютная квартира, садик недалеко от города… Все это эгоизм? Тогда я хотела бы быть всю свою жизнь такой эгоисткой!
—
— Мы и работаем для этого!
— Я тоже, фрау Юнгман!
— Я не это имела в виду.
— Можете ли вы представить себе, что мы снимем форменную одежду и будем жить так, как вы этого желаете? Ну, скажем, начиная со следующей среды.
— А почему бы и нет?
— То же должно тогда произойти в Польше, в Венгрии, в ЧССР, в Советском Союзе, во всех социалистических странах…
— Ну и что? Знаете ли вы кого-нибудь, кто стал бы проливать из-за этого слезы?
— А как долго при подобных обстоятельствах просуществовали бы, по вашему мнению, социалистические государства? Несколько недель? Дней? Или, может быть, часов?
— А какое отношение это все имеет к моему решению, вы мне можете сказать?
— Большое, я полагаю, — сказал он и посмотрел на нее. — Вы действительно не знаете, как ответить на этот вопрос?
— О чем именно?
— Как долго?
— Те, на другой стороне, должны поступить таким же образом.
Он засмеялся:
— Так оно и будет. Еще не сегодня и не завтра, но будет. И знаете, что тогда произойдет? Тогда громче всех будут кричать те, кто менее всего сделал для этого!
Дорис махнула рукой:
— Освободите меня хоть здесь от политики. Я работаю, живу, как должен жить порядочный человек. Разве этого недостаточно? Вы же видите, к чему это приводит… Передайте Андреасу, что уже поздно. Я напишу ему. Может быть, на следующей неделе или когда-нибудь…
Она направилась в сторону основного здания, ускоряя шаг. Лейтенант поспешил за ней, взял за руку и заставил еще раз остановиться. В правой его руке все еще находилась раздавленная травинка.
— Ты не знаешь, что ты теряешь, — сказал он.
Она посмотрела на него большими удивленными глазами. Речь шла уже не о служебных обязанностях, это неоспоримо. В глубине ее души зародился страх. Она попыталась высвободить свою руку, но это ей не удалось. Он стоял так близко от нее, что она чувствовала его дыхание на своем лице.
— На свете есть один человек, которого ты могла встретить среди сотен других, — говорил он. — Человек, наделенный душой и телом. И он любит тебя. Не так, как
— Отпустите меня немедленно! — возмутилась Дорис. — Вы все сочиняете! Я — и глупое упрямство!
— Абсолютно точно! Если вам не нравится форма, которую он носит, это ваше дело. Если вы хотите, чтобы он был дома у телевизора точно в двадцать часов, это тоже хорошо, но если речь действительно идет о семье, о вашей любви к нему, о совместном будущем, черт побери, тогда вы должны за это бороться!
— Ну а теперь достаточно! — Ее щеки горели. В глазах появились слезы. Ярость и боль слились воедино.
— Ты думаешь, что это борьба, то, что ты делаешь. При этом ты разрушишь только собственное счастье… — Только теперь он отпустил ее руку. — Ты будешь дурой, если сделаешь это!
Какое-то мгновение казалось, что она даст ему пощечину, но она повернулась и побежала к входу, исчезла в дверях.
Лейтенант Винтер еще какое-то мгновение стоял на том же самом месте. Он рассматривал большое, похожее на казарму здание, сложенное из кирпича еще в прошлом веке. Затем медленно направился к выходу. У привратника, который на этот раз был настроен более миролюбиво, он справился, где можно приобрести новую камеру для мотоцикла.
— Это сделает мой сын, он был артиллеристом, — сказал мужчина и снял телефонную трубку. — Поезжайте сейчас на такси и ни о чем не беспокойтесь.
Суббота, 28 июля, 13.42
В зале ожидания вокзала было как на народном гулянье. Сотни пассажиров болтали, кричали, ругались и шептались. Караваны тяжело дышавших носильщиков. Небольшие группки детей. Ожидавшие и куда-то торопящиеся. Здесь смех, там слезы. Из динамиков раздавались непонятные хрипы. Суббота, полдень. Солнечная летняя погода. Поскорее выбраться на природу, ведь не успеешь оглянуться, как опять понедельник.
Но очередь в цветочный киоск все равно была в два раза длиннее, чем в билетную кассу. Андреас Юнгман нетерпеливо переступал с ноги на ногу, пока не подошла его очередь.
— Пять фиалок, вон тех, — попросил он.
— Одна штука стоит восемьдесят пфеннигов. — Продавщица двумя пальцами выбирала цветы из огромного букета.
Андреас пересчитал монеты. Следующая выплата денежного содержания через четыре дня.
— Тогда три штуки! — поправился он. — Но, пожалуйста, самые лучшие!
Продавщица, молодая черноглазая девушка, бросила на него взгляд, как будто бы сама получала цветы только в женский день, и спросила: