Провидец Александр Энгельгардт

Антонов Михаил

Во времена Энгельгардта деревня была почти поголовно неграмотной, но считать умели крестьяне превосходно.

"Счетоводом" в имении был мужик Иван, который отмечал приход и расход продуктов и денег зарубками на деревянных бирках, крестами, палочками, кружками, точками, одному ему известными, и никогда не ошибался".

Остается только удивляться необыкновенной памяти крестьян. И их пониманию природы тоже. Вот "старуха", которая у Энгельгардта ухаживала за скотом.

"Лечит она скот превосходно... чистым воздухом, солнечным светом, подходящим кормом, мягкою подстилкой, внимательным уходом, лаской..." Поворчит она на плохую погоду - и спохватится: "Всё

Божья воля; Бог не без милости, он, милосердный, лучше нас знает, что к чему". И неурожай принимался по-христиански, с глубокой верой в Божественный промысл и с терпением: "Всё Божья воля: коли Бог уродит, так хорошо, а не уродит - ничего не поделаешь".

Энгельгардта восхищал артистизм труда в артелях граборов (землекопов-профессионалов):

"Инструменты грабора, заступ и тачка... доведены до высокой степени совершенства. Применяет грабор эти инструменты опять-таки наисовершеннейшим образом... Такой человек не сделает лишнего взмаха заступом, не выкинет лишнего фунта земли и для выполнения каждой работы употребит минимум пудо-футов работы... Особенно поймешь всю важность наладки инструмента, когда увидишь, как работает человек из интеллигентных, которому нужны месяцы работы для того только, чтобы понять всю важность и суть наладки - не говорю уж выучиться насаживать и клепать косу, делать грабли, топорища, оглобли и тысячи других разнообразнейших предметов, которые умеет делать мужик".

И если интеллигенты часто пренебрежительно относились к этому универсальному уменью мужика, то и крестьяне, в свою очередь, "так называемый умственный труд" (учителя, например) ценили очень дёшево, но не потому, что не понимали важность образования вообще. А потому, что та школа, какую устроили для их детей образованные земцы, не казалась им нужной и полезной. Церковно-приходская школа, видимо, была крестьянам ближе. Но, помнится, читал я у Глеба Успенского суждения стариков о прежней школе, где учили детей читать по Псалтири, а за плохую успеваемость или плохое поведение били линейкой по рукам. "Не тому учат, и строгости нет" - вот был приговор стариков земской школе. "Как же так?
– возражали земцы,- в нашей школе изучают химию, и крестьянский сын благодаря этому сможет грамотно приготовить компосты и иные естественные удобрения, польза от этого несомненная". Да, в искусстве наживы школа земцев была полезнее, но при обучении по Псалтири ребёнок с детства получал наставление: "Будь милосерден, не сдирай шкуру с ближнего!". Ясно, что для либеральных земцев такие уроки в школе были совершенно излишними.

Но главной школой для крестьянских детей была жизнь в семье и участие в семейном труде. Есть много книг и брошюр типа "Как крестьяне детей воспитывали", написанных очень благочестивыми авторами. Привожу с минимальными сокращениями статью под таким названием (если не ошибаюсь, её автор - журналист Анастасия Кузнецова):

"Русская крестьянская семья - уникальный "организм", где детей воспитывали без посторонней помощи, опираясь на неписаный свод законов - простых и удивительно мудрых...

Детство. В типичной крестьянской семье детей рождалось много, но, к сожалению, многие из них умирали от болезней в первые годы жизни. И хотя для бедных семей очередной ребенок означал появление "лишнего рта", а для зажиточных - потенциального помощника в трудах, родители с одинаковым смирением воспринимали и рождение, и смерть младенцев. Это не значит, что детей не любили - матери, безусловно, испытывали к своим чадам самые нежные чувства, но жестокие жизненные реалии заставляли людей обрастать психологической бронёй.

Новорождённого

клали в зыбку - плетеную люльку, подвешенную к потолку, где он и спал, пока не вставал на ножки. Уход за ним был минимальным: во-первых, потому что мать практически всегда была занята работой, а во-вторых, потому что крестьянки считают: ребёнка достаточно перевернуть в сутки раза два-три, чтобы он не промок. С этой целью под младенца подкладывают кучу тряпок.

Научившись ходить, карапуз передвигался по избе, преимущественно в одной короткой рубашонке, занимая себя разными подручными предметами. Присматривать за ним могли бабушка с дедушкой или кто-то из старших детей. В холодное время года малыш обычно находился в помещении, так как с зимней одеждой для малышей в то время было туговато, а в тёплое - выходил на улицу, где бегал по земле босиком опять-таки под присмотром юных нянек, которым могло быть около четырех-пяти лет.

Основу детского питания составляло материнское молоко... Вместо соски у крестьянского ребёнка была "жёвка" - тряпица с завернутым в нее жёваным мякишем хлеба. Примерно в полгода кроха получал прикорм в виде молочной гречневой каши, а в год пробовал похлебку.

В три года малыш уже ел то же, что и старшие члены его семьи, спал вместе с другими детьми на полатях и вёл вполне самостоятельную жизнь... мог играть на улице, будучи предоставленным самому себе. Подрастая, девочки играли в тряпичные или соломенные куклы, которые сами себе и изготовляли, а мальчики - в мяч или в "лошадку", в роли которой выступала обычная палка. По мере взросления у разнополых детей становилось все меньше общих занятий, игры чётко подразделялись на "мальчишечьи" и "девчоночьи".

Отрочество. В свой седьмой день рождения ребенок становился отроком или отроковицей. В честь этого события ему выдавались первые в жизни порты (штаны) или длинная девичья рубаха. Детей активно привлекали к труду - разумеется, с учетом возрастных особенностей: работу давали по силам, постепенно увеличивая нагрузку, а в свободное время позволяли гулять.

Поручения раздавали без лишних церемоний - в приказном тоне, но перечить в ответ никому из отроков в голову не приходило. Авторитет отца был непререкаем и подчёркнуто поддерживался матерью.

С десяти лет мальчики под наблюдением взрослых уже боронили поле, с двенадцати - пахали, а в четырнадцать - наравне с отцами участвовали в любых полевых работах. В том, чтобы запрячь лошадь или выпасти скот, они также не видели ничего сверхъестественного. Девочек лет с одиннадцати сажали за прялку, с тринадцати - обучали шитью и вышиванию, в четырнадцать поручали вымачивать холсты. Одновременно с этим юные хозяйки учились доить коров, печь хлеб и делать всё, что было необходимо в крестьянском быту.

Кроме трудового воспитания, отроки и отроковицы впитывали в себя и понятия о крестьянской морали. Детей учили почтению к родителям и старшим, милосердию к нищим и убогим, благоговению перед трудом добытым хлебом, преподавали им основы веры, внушали понятие греха. Правда, в большинстве семей религиозное воспитание детей ограничивалось знакомством с обрядовой стороной православия с вкраплениями языческих поверий.

Юность. В юношах и девушках поощрялись целомудрие и стыд, которые наряду с честью и совестью признавались важнейшими категориями нравственности. По этой причине половым воспитанием подростков не занимались, вести с ними разговоры на подобные темы было не принято. Кстати, дети, выросшие рядом с домашними животными, о физиологии отношений между полами имели весьма чёткие представления.