Провинциал, о котором заговорил Париж
Шрифт:
Кардинал долго изучал ее пытливым взглядом, лишенным обычной суровости, у него был вид человека, застигнутого врасплох. В конце концов он расхохотался так, что удивленно вскинули головы многочисленные кошки, любимицы Ришелье, коими был полон кабинет, — и смеялся долго, что, несомненно, было добрым знаком.
— Мирей, Мирей! — еле выговорил Ришелье сквозь выступившие на глазах слезы. — Ну и шуточку же вы со мной сыграли! В хорошенькое положение я из-за вас попал!
— Я? С вами? Я бы никогда не посмела, монсеньёр! — со смиренным видом запротестовала г-жа де Кавуа. — Неужели вы полагаете, что утрата ваших милостей не заставит человека облачиться в траур? Могу вас заверить, что обстоит как раз наоборот! И потом, вы-то уж никак не попали в смешное положение — о том, что произошло здесь, знаем только мы двое, а в моей деликатности вы можете быть уверены. Скорее уж это ваши приближенные выставили себя глупцами, поверив бестолочи Бувару и не удосужившись меня расспросить подробнее.
— Разрази меня гром, вы правы, Мирей… — задумчиво произнес Ришелье. — Дело сделано, и отступать некуда…
По его тону г-жа де Кавуа поняла, что окончательно выиграла дело, — кардинал, как всякий умный человек, уже вспомнил старую истину: чтобы вас не подняли на смех, следует первым рассмеяться над собой… и, конечно, над другими, попавшими в ту же ловушку. Старая детская загадка гласит, что темнее всего под пламенем свечи. Так и кардинал, игравший европейскими монархами, словно шахматными фигурками, при известии о том, что он оказался одурачен слабой женщиной, был достаточно мудр, чтобы не гневаться. Скорее уж следовало отнестись к происшедшему с философским смирением — благо представился случай первому принести в Лувр известие о постигшем Бувара несомненном позоре…
— Мирей, Мирей… — промолвил кардинал, уже нисколечко не сердясь. — Лучшей комедиантки, чем вы, я покуда не знал. Честное слово, меня так и подмывает попросить короля учредить по примеру должности суперинтенданта зданий пост суперинтенданта комедии — и отдать эту должность вам, хотя у нас и не принято допускать женщин к государственным постам…
— А что, ваше преосвященство? — вслух предположила г-жа де Кавуа. — Думается, я бы справилась.
— Быть может, вы справились бы и с должностью министра? — все еще смеясь, предположил Ришелье.
— Так далеко мои амбиции не простираются, — с достоинством произнесла г-жа де Кавуа. — Однако, говоря по совести, монсеньёр, я рискну предположить, что когда-нибудь все же на министерском посту окажутся женщины…
— Мы с вами до этого не доживем, Мирей, и слава богу…
— Бесспорно, не доживем, монсеньёр. И все же, когда-нибудь…
— Ах, Мирей, вы меня уморите! — вновь расхохотался кардинал. — Женщина на посту министра… Скажите еще, что у наших отдаленных потомков женщины будут не только министрами, но, вот нелепость, финансистами, судьями, а то и офицерами!
— Кто может знать будущее, монсеньёр?
— Довольно, Мирей! — решительно прервал Ришелье. — Признаюсь, вы мне доставили немало веселых минут, но нельзя же затягивать шутку до бесконечности! У меня полно важных дел. Ступайте же и передайте вашему дражайшему мужу, что он может выздороветь…
Глава восемнадцатая Д'Артаньян у себя дома
Строго говоря, наш гасконец находился вовсе не у себя дома (за полным пока что неимением такового), а в том самом ресторане, что открыл наконец на улице Ла Арп [8] вернувшийся в Париж г-н Бриквиль. Однако нужно отметить, что с некоторых пор, благодаря известным читателю обстоятельствам, д'Артаньян чувствовал себя как дома в любом строении, согласно имущественным законам безраздельно и всецело принадлежащем г-ну Бриквилю… И в общем, имел на то некоторые основания, поскольку частенько осуществлял в отношении очаровательной Луизы те права, на каковые ее законный супруг оказывался сплошь и рядом решительно не способен…
8
В некоторых наших старых переводах с французского эта улица именуется улицей Лагарп.
Правда, на сей раз и речи не было о практическом осуществлении этих самых прав — и оттого, что стоял белый день, и потому, что место отнюдь тому не благоприятствовало. Оно вовсе не подходило для любовных свиданий, так как было отделено от большого ресторанного зала исключительно легкой перегородкой с высокими, от пола до самого потолка, окнами. Шторы, правда, были задернуты, но все равно для пылких игр это помещеньице никак не годилось — одна из дверей вела в зал, а вторая — в кабинет хозяина.
— …И тогда его величество изволил в самых недвусмысленных выражениях похвалить мою отвагу, — продолжал д'Артаньян под восхищенным взглядом Луизы. — Более того, он простер свое расположение настолько, что велел господину Ла Шене принести из его собственных карманов пригоршню луидоров, каковыми меня и наградил. Вот один из этих самых луидоров, коими его величество наградил меня…
Говоря по совести, все до единого королевские луидоры уже были потрачены в тех местах, к коим приохотил д'Артаньяна услужливый Пишегрю, но тот, которым гасконец хвастался перед Луизой, в общем, ничем от них не отличался, поскольку вышел из-под того же чекана, так что никакого обмана тут, собственно, и не было…
— Я нисколько не сомневалась, Шарль, что удача вам в конце концов улыбнется, — с сияющими глазами сказала Луиза. И вкрадчиво поинтересовалась: — Быть может, теперь, когда вы лично известны его величеству, мне будет легче добиться развода?
Услышав знакомую песню, д'Артаньян мгновенно насторожился, как почуявший гончих заяц. И поторопился авторитетным тоном заверить:
— Боюсь, дело обстоит как раз наоборот… Его величество — ярый противник разводов… Если окажется, что мое имя связано с потребовавшей развода женщиной, с карьерой придется бесповоротно распрощаться…
— Значит, Шарль, карьера вам важнее, чем моя любовь? — незамедлительно задала Луиза столь обожаемый женщинами вопрос, приводящий всякого мужчину в бешенство.
Д'Артаньян, однако, сдержался и смирнехонько ответил:
— Луиза, я вас несказанно люблю, но в мои годы нужно думать и о карьере… На что мы будем жить, черт возьми?
— Ну, это просто, — сказала практичная Луиза. — Нужно как следует разорить Бриквиля, так, чтобы деньги перекочевали ко мне, а уж потом я с ним разведусь, и у нас останется и ресторан, и меблированные комнаты… Бриквиль, право, не пропадет, у него есть земля в провинции, та самая, отсуженная в наследство…
— Черт возьми, Луиза, вы меня ставите неизвестно в какое положение! — в сердцах воскликнул д'Артаньян. — Шарль де Батц д'Артаньян де Кастельмор, владелец кабаре и меблированных комнат… Я как-никак гвардеец короля, прах меня побери!
— Но кто же вам мешает совмещать владение рестораном с гвардейской службой? — резонно возразила Луиза. — Коли уж даже его величество совмещает свои королевские обязанности с выращиванием и продажей на рынке зеленого горошка?
Крыть было нечем, и д'Артаньян, пораздумав, завел старую песенку, к которой прибегал не раз: