Провинциал, о котором заговорил Париж
Шрифт:
— Самую чуточку, ваше величество, — смиренно ответил д'Артаньян.
— Приятно видеть, что вы, по крайней мере, честны со своим королем… или почти честны… Что же мне с вами делать, любезный д'Артаньян? Вы, ей-же-ей, поставили меня в сложное положение — меня, вашего короля! С одной стороны, побежденными оказались мои мушкетеры…
— Но победителем стал ваш гвардеец, — вкрадчиво сказал де Кавуа.
— Вот именно, вот именно… С другой же стороны, у меня есть повод не на шутку посмеяться над хвастовством де Тревиля, полагающего, что его рота — лучшие в мире солдаты… Признайтесь, Кавуа, вас это только порадует?
— Мы все — слуги вашего величества…
— Хитрец вы, де Кавуа, хотя и не гасконец, — сказал король убежденно. — Но я не могу сердиться на человека, известного всему Парижу как образец супружеской добродетели. Это ваша сильная сторона, мошенник вы этакий. Итак, господа… По-моему, молодой дворянин заслуживает некоторой награды. Не потому, что я снисходительно отношусь к дуэлям, упаси боже! Я просто рад, что мои гвардейцы получают достойное пополнение… но на будущее — довольно, д'Артаньян, слышите? Если мне донесут, что вы дрались на дуэли, я уже не буду так снисходителен!
— В том случае, если вашему величеству донесут правду, я готов понести любое наказание, — сказал д'Артаньян.
— Вот именно, вот именно… Что же мне с вами делать? Ну, как-то вы все-таки устроены, верно? Вы уже состоите в гвардейских кадетах. Я мог бы помочь вам купить первую же роту гвардии, которая будет продаваться… но, насколько я знаю гасконцев, есть кое-какие обстоятельства, точнее, одно-единственное обстоятельство… Безденежье — недуг, не щадящий ни королей, ни простых смертных… Вот что… Ла Шене! — позвал король и, когда камердинер вошел, решительно распорядился: — Ла Шене, посмотрите у меня по всем карманам, не найдется ли там тридцати пистолей… а впрочем, не будем мелочны! Посмотрите, не найдется ли сорока! И если найдется, несите их немедленно сюда.
Разумеется, деньги нашлись, и именно сорок пистолей.
«Его величество ровно в два с половиной раза менее щедр, нежели мой до сих пор неизвестный даритель… или дарительница, — моментально подсчитал д'Артаньян, имевший некоторые способности к математике. — Что поделать, я и не думал, что меня наградят орденом Святого Духа. Нужно уметь довольствоваться малым…»
Вслух он, конечно же, рассыпался в благодарностях. Увы, ситуация была совершенно неподходящей для того, чтобы просить у короля мушкетерский плащ, — теперь было совершенно ясно, что д'Артаньяну этот плащ уже не принесет ни радости, ни покоя. В роте королевских мушкетеров наверняка косо посмотрели бы на новичка, как раз и прославившегося победой над тремя самыми знаменитыми бретёрами г-на де Тревиля…
Уже в коридоре ему пришло в голову, что есть все же, чем гордиться. Получить из рук известного своей скупостью короля целых сорок пистолей — это, если рассудить, нешуточное отличие…
— Главное, д'Артаньян, не вздумайте возлагать чересчур уж большие надежды на эту аудиенцию, — серьезно сказал де Кавуа. — Вы попросту развеяли скуку его величества, и только. Вы по-прежнему ходите по лезвию ножа. Если в следующий раз королю снова насплетничают касательно вас, но с большим успехом…
— Я понимаю, — сказал д'Артаньян. — Но не могу же я вернуться в провинцию?
— По-моему, вас теперь из Парижа не выгонишь и под страхом Бастилии… Будьте осмотрительнее, друг мой! Берегитесь не только дуэлей, но и женских историй. Его величество беспощаден к нарушителям супружеской добродетели, и там, где простит дуэлянта, не пощадит разоблаченного повесу. А о вас уже начали кружить смутные слухи, ваше имя связывают с некоей замужней женщиной…
— Гнусные сплетни, — сказал гасконец насколько мог убедительнее. — я всего лишь столуюсь у этой достойной дамы, потому что в трактирах кормят настолько ужасно, что веришь иным россказням о судьбе, постигшей бесследно пропавших путников, чья судьба известна лишь недобросовестным поварам…
— Вот кстати. Не отобедаете ли у меня? Моя супруга хотела вас видеть. Могу вас заверить, что мой повар пополняет свои запасы в хороших лавках и ни разу не ловил для своих пирогов заплутавших путников…
— Охотно, — сказал д'Артаньян искренне.
Глава шестнадцатая, раскрывающая, кто был подлинным хозяином в доме капитана де Кавуа
Д'Артаньян питался совсем неплохо — трудами госпожи Бриквиль, понятное дело, — но повар семейства де Кавуа, как вскоре стало ясно, был не в пример искуснее того, чьими услугами пользовалась Луиза. Такого сальми [7] из зуйков и жаворонков д'Артаньян еще не отведывал в Париже, жареные бекасы тоже были вне всяких похвал, а шпигованная телятина с артишоками и мозгами сделала бы честь Лукуллу. Вина тоже подавались великолепные — главным образом бургундское «нюи» и «поммар», считавшиеся в то далекое время наиболее изысканными.
7
Сальми — жаркое из дичи, предварительно зажаренной на вертеле.
Становилось понятно, отчего де Кавуа несколько располнел. Сам же д'Артаньян пришел в благодушнейшее настроение. Он несколько рассеянно слушал болтовню госпожи де Кавуа, бойкой, нарядной и красивой женщины лет двадцати пяти — двадцати шести, и чем дальше, тем больше в ее выговоре ему стало угадываться что-то знакомое…
— Послушайте, госпожа де Кавуа! — сказал он наконец, чувствуя себя, словно тот древний грек, сделавший какое-то великое открытие, связанное с насыпанным в ванну золотом (как бишь его? Алкивиад, кажется? Вроде бы у него был титул Архимедикус…). — А вы ведь родом из Лангедока!
— Совершенно верно, господин д'Артаньян! — живо подтвердила хозяйка. — Можно сказать, мы с вами из соседских мест — Гасконь рядышком с Лангедоком, рукой подать, стоит только через Гаронну переправиться… В Лангедоке я и познакомилась с де Кавуа. Вы слышали эту историю?
— Откуда же, госпожа де Кавуа, — сказал д'Артаньян искренне.
— Мирей! — воскликнул де Кавуа, пытаясь урезонить жену.
— Луи, не мешай мне развлекать гостя беседой! — решительно возразила госпожа де Кавуа, и суровый капитан мушкетеров кардинала, к немалому удивлению д'Артаньяна, покорно умолк. — я, знаете ли, дочь знатного лангедокского сеньора, а вот де Кавуа — сын мелкопоместного дворянина из Пикардии…
Де Кавуа печально вздохнул, но не осмелился более протестовать вслух. У д'Артаньяна понемногу стали раскрываться глаза на то, кто является подлинным хозяином в этом доме, — и это, без сомнения, вовсе не капитан гвардейцев кардинала, грозный и решительный лишь за пределами этого уютного жилища…
— Госпожа де Кавуа, — сказал гасконец убежденно. — Такое происхождение вряд ли порочит дворянина. Я тоже сын мелкопоместного дворянина, чего совершенно не стыжусь…
— Господь с вами, д'Артаньян! Я вовсе не хочу сказать, что презираю Луи. Наоборот, я его ужасно люблю… Так вот, моего отца звали де Сериньян, и во время войн в Каталонии он был ни больше ни меньше как бригадным генералом. А я была вдовой дворянина по имени де Лакруа, совсем молоденькой вдовой, бездетной и, могу похвалиться, красивой.