Провинциал. Книга 3
Шрифт:
Так кто же?
Может быть Строцци? Давно это было, быльём всё поросло…
Хотя, обезжирили их тогда, конечно, знатно.
И их щенок, кажется, всё очень близко к сердцу принял, и сдуру застрелился, руководствуясь наглухо устаревшими понятиями родовой чести… Аристократы, хе-хе, а всё туда же, в бизнес лезут… А в бизнесе слюнявому чистоплюйству не место.
В каменных джунглях деловых центров господствуют совсем другие принципы, с аристократическим благородством не сочетающиеся совсем…
И вот
Но Строцци, вроде как и не бандиты вовсе? Да и вообще, как они могли на него выйти?
Ведь концы спрятали вполне качественно тогда. Следователи уж как старались, как старались… Носом землю рыли. Но по итогу удовольствовались дыркой от бублика.
А сам Пётр Сергеевич именно после проведения этой операции заложил основы своего благосостояния и перешёл на принципиально иной уровень.
Если раньше господин Сагателян, хозяин фонда «Недра» разговаривал с ним через губу, то после блестящего окончания той операции стал относиться, как к равному…
Ну, если и не совсем, как к равному, то почти…
Кстати, можно попробовать связаться если не с ним самим, то, хотя бы, с кем-нибудь из членов правления фонда…
Окрылённый этой идеей, Пётр Сергеевич активировал свой собственный канал гиперсвязи и уверенно набрал номер Павла Григорьевича Сироты.
Господин Сирота был членом правления фонда, с которым у него установились вполне себе доверительные отношения, и с ним можно было разговаривать.
Связь устанавливалась как-то натужно, и только минут через пятнадцать Пётр Сергеевич услышал в трубке характерное покашливание старого афериста, заменявшее ему междометие «Алло».
— Добрый день, уважаемый, — поприветствовал Овечкин Павла Григорьевича.
— Ну, здоров, коль не шутишь, — в своей, нарочито простонародной манере отозвался Сирота, — чего хотел?
— Да вот, незадача у меня, — начал Пётр Сергеевич…
Пара минут ему потребовалась на то, что бы вкратце поведать собеседнику о том, что с ним случилось сегодняшним погожим утром…
— Что сам-то думаешь? — хрипло поинтересовался Павел Григорьевич.
Пётр Сергеевич про себя отметил, что в голосе старого прожжённого жулика отчётливо сквозил страх. И это его здорово насторожило. Дело отчётливо запахло керосином, как любила выражаться его давно покойная бабуля.
— Точно не скажу, — Пётр Сергеевич, действительно, не был уверен ни в чём, — думаю, это история со Строцци нам аукается.
— Думаешь, Строцци? — переспросил его собеседник, потом, по стариковски покряхтев в трубку, продолжил, — если это они, то всё очень плохо…
— А что они могут? — поинтересовался Пётр Сергеевич.
— Они могут многое, — донёсся до Овечкина встревоженный голос, — например, обратиться к своим мафиози, оплатить им услуги, и просто подождать, пока им принесут наши головы…
— Обнадежил ты меня. Пал Григорич, — вздохнул Овечкин.
— Ты меня здорово озадачил этим своим известием, — признался Сирота, — теперь меня очень интересует, откуда они могли о тебе пронюхать, и что им, вообще, стало известно…
— Да я сам теряюсь в догадках, но, лошадиная голова то мне не привиделась…
— В том-то и дело, Петенька, в том-то и дело, — тихий голос собеседника шелестел в трубке, словно лист, гонимый ветром по асфальту, — и, знаешь, что, Петенька, я тебе посоветую…
— Что? — господину Овечкину действительно было до невозможности интересно, что ему посоветует этот стреляный воробей.
— Беги, Петенька, беги, — голос в трубке невесело так хохотнул, — и я тоже спрячусь, от греха… И, спасибо тебе, Петенька, за звонок…
Глава 9
Приступ
— Уфф… — я с надсадным хрипом выдохнул, отваливая в сторону тяжеленный фрагмент композитной плиты, совсем ещё недавно бывшей частью брони шагающего танка.
Осмотревшись и вслушавшись в опустившуюся на поле боя звенящую тишину, тяжело опустился на бруствер.
Вокруг дымились остовы военной техники. Где-то недалеко прозвучал одиночный взрыв. Это, наверное, огонь таки добрался до боеукладки ещё одного танка…
Позади тяжёлый бой. Запредельные физические и психические нагрузки… Но мы таки отбились.
В кармане завибрировал коммуникатор.
— Гы, — усмехнулся я, — беспокоятся, однако, переживают за меня, — и тронул сенсор ответа на вызов, — слушаю!
— Ага, живой таки, — донесся из трубки довольный голос Семёна, — а девчонки тут испереживались все…
— Экие они, нервные-то, — посетовал я, — и в меня не верят. А я, между прочим, крут немеряно!
— Ну, я спорить не буду, — крякнул Семён, — считай, в одиночку роту тяжёлых шагающих танков уделал. Кому расскажешь, не поверят…
— И не надо никому рассказывать, лишнее это, — я действительно не стремился делать свои подвиги предметом обсуждения для посторонних лиц.
— Скромняга, — гыгыкнул Прокопьич, — так что, за тобой высылать транспорт, или сам дойдёшь?
Сконцентрировавшись на своём самочувствии, я понял, что бегать, ходить и, вообще, всячески двигаться, у меня никакого желания не осталось. Да и, что уж говорить, и сил для этого уже тоже нет. Никаких.
Их, признаться, вообще, ни на что не осталось…
Если честно, то хочется лечь и лежать, и пусть весь мир подождёт… Да, хорошо-то как сформулировал… Пусть весь мир подождёт… Хотя, где то это уже было, мне кажется. Ну да ладно.
— Не, никуда не пойду, — решительно заявил я, — присылай транспорт, и пусть они грузят себе на борт мою истерзанную тушку…