Провинциальная хроника начала осени
Шрифт:
Не замечая встречных, он вышел из дворца и бесцельно побрел по улице, окончательно прощаясь еще с одной сказкой, умершей на пути из юности в зрелость. Он понимал, что иначе нельзя, что сказки делятся на исчезнувшие однажды бесповоротно и спутников до смертного часа. Но все равно было горько.
Он ощутил руку на своем плече.
– Мне сказали, что ты разыскивал меня.
– Здравствуй, Прометей, – сказал Майон.
Глава 11
Некогда жил Геракл…
– Я бьюсь с тобой второй час, – сказал Гилл. – Будешь ты говорить или нет? Пора бы…
Анакреон
– Ну?
– Мне нечего сказать, – пожал плечами Анакреон. – И я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Не понимаю, почему меня схватили посреди ночи, перевернули все в доме. Ты уверен, что царь Тезей одобрит такие выходки?
– Я уверен в том, что ты – последняя сволочь. Как к тебе попала рукопись Архилоха?
– Да я ее впервые вижу, – сказал Анакреон. Он сидел красивый, подтянутый, ни следа волнения или страха, руки сложены на коленях, не шелохнутся. Он сохранял полнейшую бесстрастность, лишь глаза смеялись – впрочем, не слишком явно. Он был как панцирь, от которого бессильно отскакивали любые стрелы. И Гилл никак не мог понять, на что этот мерзавец надеется, – рано или поздно улики отыщутся. Неужели – поздно? Неужели они начнут уже этой ночью?
– Короче говоря, ты невинен, как новорожденный теленок, – сказал Гилл. – На тебя возвели какой-то коварный поклеп, верно?
– Иначе я никак не могу объяснить происходящее.
– Ну да, – сказал Гилл. Он присел на краешек стола и смотрел собеседнику в глаза. – А не кажется ли тебе, что ты просто-напросто переиграл? Что ты недооцениваешь мой скромный умишко? Самый невозмутимый человек на свете выйдет из себя, когда его посреди ночи стащат с супружеского ложа, приволокут в подвал, обвинят в государственной измене – особенно если это человек верный, честный и ни в чем не виноватый. Ты должен был плюнуть мне в глаза, вспылить хотя бы для вида, разыграть оскорбленного. А ты невозмутимо принял все как должное. Ты переиграл, милый. Был уверен, что все концы спрятаны надежно и оттого не продумал, как вести себя при аресте. Любой вор, когда его с поличным хватают на рынке, в сто раз гениальнее играет оскорбленную невинность. Ну?
Он дорого бы дал, чтобы увидеть в этих насмешливых глазах если не испуг, то растерянность хотя бы. Бесполезно.
– Ну, хорошо, – сказал Анакреон. – Я в самом деле тебя недооценил.
– Сознаешься?
– В чем? Давай прикинем. Ты не в силах доказать, что рукопись Архилоха передали мне убийцы. Более того, у тебя нет людей, которые способны свидетельствовать, что именно эта пачка бумаги – рукопись Архилоха. Ну а если так, из чего следует, что именно ее взяли у убитых и передали мне?
– То, что это именно взятая у убитых рукопись, подтвердит Даон.
– Ну и что? – спросил Анакреон. – Кто видел, как ее передавали мне? Вносили в мой дом? Кто докажет, что я ее вообще видел? Что я послал убитым записку с твоей печатью? Хвала Тезею, у нас существуют писаные законы. Кто рискнет пытать меня или судить на основании столь шатких обвинений? И ты не рискнешь.
Он бил без промаха – не было прямых доказательств, не было свидетелей, Гилл не мог идти против афинских законов и собственных принципов, на этих законах основанных.
– Ты прав, – сказал он глухо. – Я не могу идти против законов и своей совести, стоящей на страже этих законов. Но ты должен понять – только боги не оставляют никаких следов, не делают ошибок. А ты не бог. Рано или поздно мы найдем улики или свидетелей.
По лицу Анакреона скользнула снисходительная улыбка.
– Нет у вас завтрашнего дня, Дориец, – сказал он. – Нет, понимаешь? И не потому, что вы опоздали. Вы просто пытаетесь встать на пути горного обвала. Сметет.
– Яснее можешь?
– Не стоит, – безмятежно сказал Анакреон. – Успех предрешен. Со своей игрой в демократию Тезей надоел не только нам, но и Зевсу. Боги желают видеть на земле лишь отражение заведенных на Олимпе порядков – безо всяких выкрутасов вроде писаных законов.
Он улыбнулся с нескрываемым превосходством, но Гилла это совершенно не задевало. Гилл крикнул стражу.
– Посиди под замком и подумай, – сказал он Анакреону.
Сел за стол и придвинул к себе рукопись Архилоха. Отрешился от мира за дверью, насколько это было возможно. Он читал захватывающее и несомненно подлинное повествование о давних временах, когда были молоды Геракл, Тезей и их сподвижники, целеустремленно уничтожавшие чудовищ, вразумлявшие воинственных царьков где уговором, где мечом, гасившие в зародыше войны. И параллельно – рассказанная с безжалостной прямотой очевидца, не намеренного приукрашивать и лгать, история многомудрого Нестора и его сторонников, исступленно готовивших грабительский поход на Трою. Яд и кинжал, клевета и подлог, фальшивые предсказания Дельфийского, Дадонского и других оракулов, якобы гарантировавшие милость богов и победу осаждавшим; подкупленные прорицатели вроде бежавшего из Трои и предавшего свой народ Калханта. И многое другое.
Как оказалось, у горы Эримант Геракл встретился с вождями кентавров и другими соратниками, чтобы обсудить план последнего удара по Нестору и его сподвижникам (те уже вели бешеными темпами подготовку к Троянской войне, уже были намечены марионетки, которым предстояло привести все в действие). Архилох с Тезеем отсутствовали, что их и спасло от Эримантской резни. Узнав, что цвет их военачальников истреблен вместе с большинством кентавров, что Геракл убит, а стрелы похищены, что делу нанесен почти непоправимый урон и все нужно начинать сначала, они едва не опустили руки. Но духом окончательно не пали. Тезей отправился в Афины. Куда собирался Архилох – неизвестно, он написал лишь, что оставляет рукопись у надежного человека, прежде чем пуститься в опасное путешествие. «Совсем не исключено, – подумал Гилл, – что он направился в Фивы, город, всецело поддерживавший Геракла».
Теперь Гилл мог восстановить дальнейшие события. Под притянутым за уши, насквозь лживым предлогом спартанское войско обрушивается на Фивы и разрушает город (может быть, Архилох в Фивах и погиб). Афины бездействуют – Тезей остался один-одинешенек, город и жители еще не оправились после недавнего нападения спартанцев, произведенного якобы в отместку за похищение Тезеем Елены. (То, что Тезей вернул Елену в целости и сохранности, на Спарту никакого впечатления не произвело. Гилл уже не сомневался, что и первое похищение Елены было срежиссировано Нестором и Агамемноном, – чтобы разгромом Афин подорвать силы Тезея и оторвать его от Геракла).