Провинциалы. Книга 4. Неестественный отбор
Шрифт:
– Ты уж свою даму в приемной просвети, чтобы не мариновала меня…
– Извини, я по другому телефону разговаривал. У меня заместитель в Карелии вторую неделю на комбинате сидит, никак бумагу не выбьет… А так она знает, что тебя надо незамедлительно соединять.
Только свой новый телефон не забудь сообщить.
Красавин положил трубку и подумал, что скоро и у него будет полно забот и своя заградительная секретарша…
…Глава администрации края оказался плотным, среднего роста, с убеленными сединой висками, внешне спокойным пятидесятилетним мужчиной. Он вышел из-за стола, заваленного всевозможными папками и бумагами, крепко пожал руку, пояснил:
– Вот разбираюсь с наследством… Присаживайтесь, Виктор Иванович… – Указал
– Я своих убеждений менять не собираюсь.
– А этого никто и не требует. На мой взгляд, принадлежность какой угодно партии сейчас не главное. Главное – страну поднять, экономику. Главное, чтобы гражданской войны не было… С этим вы согласны?
– Это очевидно.
– Вот поэтому наша задача – собрать тех, кто хочет работать. Коммунист или демократ – неважно. Главное, чтобы если не умел, то знал, что делать. А если и не знал, то хотел бы… Кто сейчас знает… никто из нас при капитализме не жил. Будем вместе учиться. – Он пристально посмотрел на Красавина, ожидая ответа.
– Я не против… учиться. А что касается убеждений, то демократия предполагает плюрализм мнений…
– Вот и замечательно. Значит, в главном мы друг друга понимаем… – Он откинулся на стуле. – О себе рассказывать не буду, захотите, все узнаете. О вас знаю вполне достаточно, чтобы вам верить и на вас надеяться. Приказ о вашем назначении готов. Так что, вот здесь ваш кабинет, – он ткнул пальцем в разложенный на краю стола чертеж здания, – на четвертом этаже… Мне Пабловский сказал, что вы изъявили желание заниматься социальным блоком вопросов?
Красавин попытался вспомнить, когда они с Пабловским говорили на эту тему, но сколько ни старался, так и не смог.
Неуверенно кивнул.
– Вот и отлично. Именно это направление я и хотел вам предложить. Занимайте кабинет, устраивайтесь. И первым делом набросайте свои соображения по структуре… Мой совет: возьмите за основу структуру крайкома, я сам так сейчас делаю. Что-то менять, конечно, мы будем, но основа управления у коммунистов крепкая, дееспособная… Ключи от кабинета у завхоза, управляющего зданием, он сейчас на месте. Работу терять не хочет, услужлив и вежлив, как дамский угодник, вы с ним построже… Технический персонал тоже весь работает, если вдруг какие вопросы возникнут. – Поднялся, вернулся к своему столу. – Да, Виктор Иванович, с предложениями по структуре и планом первоочередных задач не затягивайте, неделя – две от силы. И прикиньте, кого возьмете руководить своими департаментами, познакомьтесь сначала с теми, кто работал, они в курсе дел, без них мы никак не обойдемся, если намерены учиться всерьез. Во всяком случае, первое время… – И, предупреждая возражение Красавина, добавил: – Если у вас уже есть кто на примете, давайте в приказ…
– Со структурой прежде определюсь…
– Хорошо. Посмотрите, что у коммунистов было… Ну, а потом мы с вами как-нибудь вечерком останемся и поговорим предметнее…
Красавин согласно кивнул и вышел из кабинета.
В приемной переминался с ноги на ногу багровый от волнения управляющий зданием. Незаметный, в строгом костюме, ждущий…
Хранитель тайн этого большого здания. И, наверное, не только здания… Стремительно двинулся навстречу, всем своим видом выражая готовность исполнить любое приказание, и Красавин подумал, что при
– Ну, веди, Сусанин, – сам не понял, почему так вдруг обратился к завхозу. И уточнил: – Показывай, где там на четвертом просторный кабинет…
Жовнер
Время – величина непостоянная. И субъективная. В этом Жовнер убеждался теперь ежедневно. Как и в том, что оно непосредственно связано с открывающейся информацией, обретением нового знания. Отчего таким длинным кажется детство? Потому что каждый день насыщен открытием нового. Все органы чувств, мозг работают на полную катушку, без остановки воспринимая неведомое прежде, анализируя, систематизируя, закрепляя, откладывая информацию об узнанном на разные полочки памяти. С взрослением непознанного, не пережитого становится все меньше, новизна исчезает. Заканчивается период обучения, и жизнь превращается в череду будней, в которых чувствам и мозгу уже не приходится столь интенсивно работать. И только жажда путешествий, узнавания новых мест напоминают о том, что естественное и радостное состояние человека – это интенсивная работа его существа. Именно состояние новизны, непознанности замедляет ток времени, удлиняет и наполняет жизнь. Однообразные будни, неотличимые друг от друга, проскальзывают незаметно, стремительно и осмысливаются исключительно как категория прошлого, ибо в настоящем ничего значительного не происходит – нет новизны. Вот отчего прожитое остается в памяти чаще отпускными изменениями обстановки или же некими нестандартными, неожиданными событиями. Вот отчего конец рабочей недели в застойные времена, как правило, завершался дружеским застольем, за которым под воздействием выпитого все проблемы утрачивают остроту, сослуживцы становятся милыми и неожиданно симпатичными, служба сладкой. Вот отчего манят рыбалка, охота, всевозможные взрослые игры (в том числе любовные), в которых есть непредсказуемость и новизна если не в общем, то в частностях.
Профессия журналиста, на взгляд Жовнера, тоже предполагает некое разнообразие этих самых будней: встречи с людьми, узнавание нового, поездки в незнакомые места – все это не дает любопытству притупиться или исчезнуть окончательно, а мозгу разлениться. Тем не менее и эта профессия не позволяет вернуться в многогранное, восторженное и наполненное эмоциями детство. Не хватает интенсивности, насыщенности новизной. Но то, что теперь происходило в обществе, по стремительности изменений Сашка воспринимал если не как возврат в детство, то несомненное приближение к нему.
Теперь каждый новый день приносил множество неведомого прежде.
Неожиданные перемены, желание и умение осваивать новое разделили людей, как Жовнер для себя определил, на тех, кто помнил детство или хотел вспомнить, но по каким-то причинам не мог, и кто вовсе не желал его вспоминать. И в зависимости от этого принимал новизну, пытался понять или отвергал, не задумываясь. И теперь в одной среде, в одном обществе появились разные группы людей, отличающиеся отношением к новой информации, скоростью ее восприятия и темпом жизни. Одни успевали поразительно много, и у них многое получалось, другие же, наоборот, ничего не могли и не хотели. У одних жизнь стала длинной и насыщенной, как в детстве, у других – короткой и бездеятельной. Первые азартно осваивали новые знания, вторые прятались от реалий – кто как мог.
Если бы у Жовнера было время размышлять, он обязательно развил бы вдруг пришедшую идею о зависимости времени от насыщенности жизни новизной (что, в свою очередь, формирует понятие счастья), о полезности этой новизны, даже какую-нибудь формулу выдумал, но этого как раз и не было. Впрочем, и подобные размышления не казались важными. Как уже не казались важными и собственные литературные опыты, судьба написанного совместно со Ставинским романа, признание… Да, собственно, и желание сочинять, что-либо выдумывать тоже пропало.