Провинциалы. Книга 5. Время понимать
Шрифт:
Жовнеры проводили молодых до их дома (беременная Светлана уже устала, и до рассвета оставалось не так много) и неторопливо пошли по затихающим, но еще достаточно многолюдным улицам домой.
По пути стали вспоминать самые запомнившиеся встречи Нового года и выяснили, что у обоих остались в памяти студенческие новогодние ночи.
Елена вспомнила новогоднюю ночь на третьем курсе, когда она была влюблена в одного старшекурсника и они всю ночь прогуляли-процеловались, не обращая внимания на сильный мороз (надо же, призналась!).
Александру тоже, оказывается, более всего запомнилась институтская встреча Нового года с ребятами из туристической секции. Он учился
Эту картину: суетящиеся люди в красных отсветах потрескивающего пламени на фоне звездной ночи, неустойчивые тени окружающих деревьев, которые за чертой света превращались в непроглядную и пугающую стену, набирающий силу мороз, восторг, замешанный одновременно и на единении всех присутствующих, и на отношении к этому зеленому дереву, нависающему над ними, – все это он хорошо помнил и сейчас, спустя годы.
А потом все кричали «ура», встречая одна тысяча девятьсот семидесятый год, и он, уже изрядно промерзший, выпил почти полный стакан водки, и ему стало тепло и весело…
Но вот что было потом, вспоминалось уже отрывками. Осталось ощущение какого-то языческого веселья, чего-то случившегося сладостно-запретного, о чем он только мог догадываться или воображать, проснувшись в разгар нового дня в дачном домике в спальном мешке со смешливой метисочкой, чьи бурятские скулы оттеняли лукавый взгляд синих глаз, а упругое тело с тонкой талией было обжигающе горячим… Он так и не успел вспомнить, как очутился в этом волнующем уюте, она ящеркой выскользнула из мешка, мигом спрятала смуглое тело в теплый комбинезон. Склонившись к его лицу, пахнущая тайной или коварством, сообщила, что они засони, все уже давно встречают новый день нового года, и убежала.
Снова он увидел ее с бородатым и степенным старшекурсником.
Они ели из одной миски, пили из одной кружки, а потом тот носил ее на руках и куда-то унес, и их больше в тот день никто не видел. А в поход, первый для него, метисочка не пошла. И потом он ее не видел ни в секции, ни в институте, а когда попытался выяснить, кто она и откуда, так ничего и не узнал, вроде она вообще оказалась среди них случайно и учится в инязе, а пригласил ее тот самый старшекурсник, которого тоже он больше не видел: он был дипломником, разрядником, ушел в сложный маршрут на целый месяц в Саяны, а вернувшись, написал диплом, защитился и уехал куда-то по распределению.
Кто-то говорил, что один, кто-то, что с той самой, из иняза…
Сейчас, спустя столько лет, ему казалось, что та метисочка была наваждением, новогодним подарком тайги…
А может быть, это была всего лишь материализация его грез…
…Начало нового века скорых и желаемых перемен не принесло.
Жизнь продолжилась прежними заботами. Так же, как и старый, новый президент говорил о необходимости подождать и потерпеть. Все так же богатели нефтяники, газовики – все те, кто энергично перекачивал, перевозил за рубеж то, что еще совсем недавно принадлежало всем, шалея от неожиданного богатства и стараясь как можно быстрее промотать его.
Так и не успокоилась, не стала до конца мирной Чечня. Все понимали, что процесс возвращения к мирной жизни здесь будет долгим. Неспокойно было и в других республиках, окружавших Ставрополье. Фактически край, особенно его восточные районы, так и остался прифронтовой зоной. Привычным стало неведомое в недавнем прошлом и вовсе невообразимое в Советском Союзе понятие «терроризм».
Да и много еще чего появилось и, несмотря на очевидную опасность для жизни человека и для существования государства, стало входить в повседневность, незаметно обретая привкус обыденности.
Так к безудержной страсти подрастающего поколения к пиву, подогреваемой пивными фестивалями, добавилось широкое распространение наркотиков, активно пропагандируемых так называемыми «борцами» с этой пагубной привычкой, старательно возводимой в ранг болезни, чтобы оправдать безволие.
На смену трепету любовных переживаний и романтике ухаживаний пришло то, что на Западе, с которого теперь брали пример во всем, прежде называли свободной любовью, а в новых реалиях – без прикрас, безвкусным словом «секс» или примитивным, но медицински необходимым удовлетворением физиологических потребностей. Отрицающая любовь, семью и продолжение рода, эта потребность прикрывалась понятием «гражданский брак», как правило, не предполагающим длительных отношений и создания настоящей семьи.
Впрочем, Жовнера и его сверстников это тревожило только теоретически, из опасения за будущее своих детей и внуков. Правда, Светлана вышла замуж по любви, стала женой после регистрации брака (сказалось все же ретроградское семейное отношение к этому вопросу) и родила в начале нового века им внучку. Так что их маленькое семейное государство еще противостояло разлагающим веяниям, все более охватывающим большое государство, в котором они все жили.
За минувшее десятилетие иллюзии, с которыми он когда-то приветствовал перемены, рассеялись: то общество, которому они еще совсем недавно завидовали и стремились подражать, оказалось не столь уж и гармонично. Лишь одно было бесспорным достижением этих лет: возможность говорить то, что думаешь, не только на кухнях и заполненные всякой всячиной магазины.
Правда, говорить стало как бы и не о чем, а на покупки у большинства населения не было денег. И уходящие в прошлое дни, месяцы, годы проблем нового общественного строя не уменьшали и даже наоборот, усугубляли, вселяя неуверенность в завтрашнем дне.
Непроизвольно сравнивая оставшийся в прошлом социалистический строй, начало перемен, самое начало девяностых годов и наступившие дни, Жовнер приходил к неутешительному выводу, что все усиливающаяся фискальная политика, умножение чиновничьих служб, неплохо живущих за счет налогов небогатого, если не сказать нищего, населения и повсеместно к тому же мздоимствующих, сдерживают развитие общества. Та свобода предпринимательства, которую они пережили в начале девяностых, теперь все более приобретала черты утраченного идеала. Та стена, которая начала отделять плодящихся чиновников всех мастей, законодательные и исполнительные структуры от работающих, созидающих новую страну граждан, становилась все выше и толще.