Проводник смерти
Шрифт:
— Выпьете? — спросил чей-то хрипловатый голос, и в рассеянном свете уличного фонаря блеснуло бутылочное горлышко. Илларион кивнул и тут же, спохватившись, сказал: «Да». — Правда, мы тут все из одного стакана, виновато предупредил обладатель хриплого голоса.
— Это неважно, — сказал Илларион. — А что у вас с голосом?
— Сифилис в последней стадии, — с готовностью ответил хрипатый, и Илларион как-то сразу понял, почему Игорь Тарасов порой ощущал себя неуютно в компании сослуживцев сестры. Здесь действительно надо было держать ухо востро. — Извините, я пошутил, — продолжал хрипатый. — Это я просто интервью брал на
— Это он у нас так шутит, — сказал из темноты еще один голос. — Ох, Гена, дошутишься ты когда-нибудь.
Хрипатый Гена с бульканьем плеснул из бутылки в стакан. Илларион задержал дыхание и выпил. В руку ему сунули кусок соленого огурца, на ощупь казавшийся надкушенным. Пользуясь тем, что его лица никто не видит, Илларион брезгливо поморщился и сунул огурец в рот.
— Значит, вы и есть тот глубоко засекреченный тип, которого прячет от нас Татьяна? — снова пристал к нему очкарик. — Вы попали в плохую компанию. Вас окружают акулы пера и барракуды диктофона, которые в считанные минуты оставят от вашей секретности рожки да ножки.
— У меня нет секретов, — сказал Илларион, поскольку просто промолчать было невежливо.
— Звучит как «комментариев не имею», — заметил хрипатый Гена, снова принимаясь звякать и булькать. — Боюсь, Саня, что здесь тебе не посветит.
— А это мы еще посмотрим, — возразил очкастый Саня. Илларион только теперь понял, что тот изрядно пьян. — Итак, начнем от печки. Как вы относитесь к сексуальным меньшинствам?
— Я к ним не отношусь, — мягко парировал Забродов.
— Ответ столь же хрестоматийный, сколь и бессодержательный, констатировал очкарик. — Надо ли это понимать так, что вы их не одобряете?
— Мне их жаль, — сказал Илларион. — Так же, впрочем, как и вас.
— Почему это вам меня жаль? — опешил очкарик.
— Вы пришли поздравить с днем рождения красивую женщину. Там, в соседней комнате, полно других красивых женщин, танцы, а вы заперлись на кухне и целый вечер глушите водку, курите и пристаете к незнакомым мужчинам с нескромными вопросами.
Хрипатый Гена фыркнул и опрокинул в себя содержимое стакана.
— Отменно, старина, — прохрипел он осипшим от водки голосом. По-моему, нам есть о чем подумать.
Он где-то прав, а, Саня? Где вы работаете, старина? На телевидении? Мне нравится ваш стиль. Может, возьмете меня к себе? У вас наверняка есть своя программа… а может быть, целый канал? Я слышал, планируется создание нового канала…
Илларион на ощупь нашел на столе пепельницу, потушил сигарету и вышел из кухни.
Игорь Тарасов все еще танцевал с редакционной девицей, которая была уже готова к употреблению, а может быть, только притворялась. Небритый шарообразный субъект доказывал что-то утомленной даме лет сорока пяти, загнав ее в угол под торшером и не давая вырваться.
Иллариону показалось, что он продолжает произносить ту же речь, которую произносил, танцуя с Татьяной. За отодвинутым к стене столом уже не пили и не спорили — там кто-то спал, уронив всклокоченную голову на испятнанную скатерть и отвернув от танцующих обиженное бледное лицо. Форточка опять была закрыта. Илларион испытал ощущение, похожее на кратковременный приступ клаустрофобии, которое, впрочем, тут же прошло.
— У тебя такой вид, словно тебе до смерти хочется, чтобы все мои гости провалились сквозь землю, — сказала незаметно подошедшая сзади Татьяна.
Илларион, не оборачиваясь, накрыл ее ладонь своей.
— Это плохо? — спросил он.
— Наверное, плохо, — со вздохом сказала Татьяна. — Они хорошие люди и делают хорошую газету… но мне тоже хочется, чтобы они ушли. Видимо, сказывается твое дурное влияние.
— Тогда пусть проваливают в свою редакцию, и делают свою хорошую газету там. Представляешь, какой-то очкастый Саня пытался взять у меня интервью на кухне.
— Что ты ему сказал? — насторожилась Татьяна. — Не смейся, не смейся! Ты его не знаешь. Вы долго разговаривали?
— Недолго, — ответил Илларион. — Не волнуйся, я был сдержан, как сфинкс. Хочешь потанцевать?
— А вот не хочу. Хочу с тобой поговорить.
— Интервью? — Илларион высоко поднял брови.
— Совсем наоборот. Мне нужно что-то тебе рассказать. Что-то очень важное… а может быть, мне только кажется, что важное. Не сейчас, а когда все разойдутся.
Ты ведь останешься?
Илларион кивнул. Татьяна благодарно чмокнула его в щеку и упорхнула выручать даму, которая почти пала под напором разговорчивого толстяка, затопленная потоком его красноречия. Илларион снова поискал взглядом Игоря Тарасова, но не нашел. Длинной девицы с томным накрашенным лицом тоже нигде не было. «Ай да ботинки!» — с улыбкой подумал Илларион. В туалете щелкнула задвижка, и мимо Иллариона в комнату один за другим протиснулись двое молодых людей. Судя по манере одеваться и двигаться, это были те самые, которых Забродов спугнул на кухне. Илларион зевнул, деликатно прикрывшись ладонью, и украдкой посмотрел на часы. Было еще совсем рано, а значит, веселье обещало длиться до бесконечности. Это был один из тех моментов, когда Илларион страстно хотел оказаться один на один с дикой природой, будь то леса и болота Завидовского заповедника или Сирийская пустыня, где его группа однажды двое суток просидела в песках без воды и пищи.
Тряхнув головой, Илларион взял себя в руки и решил, что пора дать новый толчок забуксовавшему веселью. Через минуту он уже отплясывал с вырвавшейся из-под торшера дамой, которая на поверку оказалась весьма горячей штучкой и, казалось, только и ждала Забродова, чтобы пойти вразнос. Издали подмигнув с интересом наблюдавшей за их пляской Татьяне, Илларион вместе со своей новой партнершей взял штурмом задымленную кухню и под конвоем вывел оттуда хрипатого Гену, очкастого Саню и их молчаливого друга, который оказался худосочным субъектом с обширной блестящей лысиной и висячими запорожскими усами. Он сдал пленных скучавшим на диване дамам, после чего мобилизовал молодых людей, которые опять присели в уголке и нацелились миловаться, и отправил их на кухню мыть посуду и заваривать чай.
— Послушайте… как вас… — сказала его партнерша, сдувая упавшую на раскрасневшееся лицо прядь обесцвеченных гидропиритом волос.
— Забродов, — напомнил Илларион.
— Послушайте, Забродов, какого черта вы не женаты? Перестаньте строить глазки этой девчонке, она вас не стоит. Женитесь на мне! Я, по крайней мере, могу вас оценить!
— Думаю, она тоже на это способна, — осторожно ответил Илларион.
— Ну и черт с вами, Ромео! Давайте тогда хотя бы танцевать, или вы выдохлись?
— Я?! — возмутился Илларион. — И после этого вы говорите, что можете меня оценить!