Провокатор
Шрифт:
— Нет, нельзя верить, чтобы такая красота не принадлежала всему человечеству! — повернулся ко мне Ильич.
— Безусловно. Цепи мы уже потеряли, осталось приобрести весь мир.
Ленин залился хохотом — он действительно умел заразительно смеяться, вот прямо всем телом.
— Да, весь мир даст нам пролетарская революция!
— Ну, насчет всего мира я бы все-таки не обольщался.
— Почему же?
— Капитализм развивается крайне неравномерно, — я оперся на альпеншток
— Значит, мы начнем с России, с самого слабого звена в цепи! — трудный подъем сменился спуском, идти стало легче и веселое настроение не покидало Старика, отчего все моря были ему по колено.
— Отлично, пролетариев в России от силы пятнадцать процентов. Предположим, что все они свято вам верят и идут за вами. А что делать с остальными?
— Так на то и диктатура пролетариата, батенька!
— Тогда получается, что для трех четвертей народа одна диктатура — царя и помещиков, сменится другой, такой же чуждой.
— А мы их заставим пойти за нами, — сверкнул глазами самый человечный человек, продолжая спускаться вниз по тропе над обрывом.
Да, правильно говорят, что во власть идейным нельзя — такие ради своих доктрин не задумаются развернуть какой угодно террор.
— А не облезете, сто миллионов заставлять? Косная, необразованная страна, да еще и две трети пролетариев только вчера из деревни.
— Ничего, если у нас будет крепкая партия — справимся!
Ну да, как там писали после победы революции, “загоним человечество в социализм железной рукой”, что-то в этом роде.
— Ну то есть вместо диктатуры пролетариата у вас будет диктатура партии.
Ленин пренебрежительно отмахнулся.
Ну что тут скажешь, просто офигительно. Долбишь, долбишь про широкий фронт — и все мимо, все диктатуру подавай, все об узкой партии профессиональных революционеров мечтаем.
— Маркс одним из средств при диктатуре пролетариата называл трудовые армии. — Ильич все-таки опустился до объяснений. — Да, будет тяжело и непросто, но наша великая цель — коммунизм — оправдывает любые жертвы. Пусть сильнее грянет буря!
И тут я прямо взбеленился. Надо же, сидит, книжечки почитывает, Горького цитирует, статейки кропает, письма “мама, пришли денег” шлет раз в месяц и с такой легкостью “любые жертвы”! Ну и как его такого переубедить, если он даже устаревший “Манифест”, от которого сам Маркс открещивался к концу жизни, держит за икону, догматик чертов? Я упрямо крутил в голове варианты, чтобы хоть немного сбить этот людоедский настрой “любой
— Да, только так, через любые жертвы! — резко повторил Ильич и отмахнул рукой, как бы ставя точку.
Взмах этот меня как подстегнул и я внезапно схватил шедшего впереди Старика за ворот пиджака и пихнул его с тропинки так, что он повис над обрывом, выронив свой альпеншток и нелепо хватаясь руками за воздух.
— Давай! — заорал я. — Давай, делай революцию! Давай! Прямо сейчас!
С каждым криком я тряс Ленина и выплескивал собственную злость на этих узколобых доктринеров, сперва грызших друг друга за мельчайшие расхождения, а потом чуть не разваливших до основания страну. Каким чудом я удержался и не спихнул Ильича в пропасть — одному богу ведомо.
— Прекратите! — хрипел задушенный перекрученным воротником Старик.
И хрип этот странным образом успокоил меня. От удивительного понимания, что я буквально держу историю за шкирку, я чуть не рассмеялся, и встряхнув Ленина еще раз, поставил его обратно на тропу.
— Вы с ума сошли! — шарахнулся он к скальной стенке, поправляя галстук трясущимися руками. — Что вы себе позволяете?
— А что вы рекомендуете, то и позволяю, — зло процедил я, — все в точности по вашим рецептам. Крепкая партия в моем лице пыталась принудить вас к революционным преобразованиям, но вам что-то мешало. Вы хотите заставить весь народ — а я попытался заставить вас. И как показала практика, которая критерий истины, что-то вы хреново революцию делали. Не подскажете, почему?
— Вы сумасшедший!
— В той же мере, что и вы, мы оба хотим перевернуть мир, только я не приемлю “любые жертвы”, и вам не позволю, — от того, что я только что чуть не угробил будущего вождя мирового пролетариата, меня переполняло ощущение силы, даже всесильности. И я твердо решил, что если понадобится — угроблю по-настоящему, но не дам превратить революцию в кровавую вакханалию.
Ленин понемногу отдышался, поправил одежду, подобрал трость и двинулся вниз, держась ближе к стенке, а я следом, как добрый пастырь с полутораметровым посохом-альпенштоком.
— Диктатура партии это тупик, для построения социализма нужно согласие большинства народа, и это согласие можно строить уже сейчас — через пропаганду, через подготовку кадров, через создание кооперативов, наконец.
— Господи, да причем здесь кооперативы? — похоже, встряска на Старика подействовала и он был рад отвлечься на что-то постороннее.
— Это ячейки будущего общества. Я вообще думаю, что социализм будет строем культурных кооператоров…
Конец первой книги