Провокатор
Шрифт:
Два часа за кофе и ответами на захваченные с собой письма прошли быстро, но когда я вернулся к салону…
И мэтр Кастель, и конфекционист, оказались настоящими мастерами своего дела, меня ожидала настоящая красавица, не зря Крупскую сравнивали со Скарлетт Йоханссон.
И не я один так думал — пока мы прогулочным шагом шли к ресторану, несколько раз слышали восхищенное “о-ля-ля” от наиболее экспрессивных франкошвейцарцев.
Надя делала вид, что это относится к кому-то другому, но ее самооценка явно поднималась.
Женевский
— Нет, ну почему он так? — грустно поинтересовалась она у меня. — Это же нечестно!
— Надя, — я мягко улыбнулся. — Давайте как взрослые люди — вы же выходили замуж не за Володю, а за революцию, так ведь?
Крупская после короткой паузы печально кивнула.
— И он видит в вас прежде всего товарища, а не женщину… — продолжил я. — И потому так ведет и будет вести себя дальше. Так что если хотите его удержать — вспомните, что вы прежде всего женщина, а не секретарь одного известного марксиста. Ну или устройте ему забастовку.
— В каком смысле? — она подняла на меня заинтересованный взгляд, первый из многих за вечер.
— В прямом. Вы же ведете всю переписку, всю работу над текстами? Ну вот и посмотрите, сможет ли он без вашей помощи, — иезуитствовал я.
А ведь не сможет, к бабке не ходи, всю техническую работу по созданию партии, по проведению ее съездов и конференций, по переписке с тысячами (!) корреспондентов вела вот эта симпатичная женщина с блестящими от вина глазами.
— Давайте еще за ваш успех и поедем домой.
— Я не хочу сегодня домой, там эта! — закапризничала Надя.
Пришлось податься в ближайшую гостиницу, благо в центре Женевы их было достаточно и два номера нашлись без проблем. Я аккуратно довел Надю до двери и совсем было уже собрался распрощаться до утра, как вдруг она прижалась ко мне всем телом.
— Не уходи.
И я не ушел, я ведь не железный, красивые женщины на меня действуют как и на всех прочих.
Ночь оставила у меня впечатление, что уровень сексуального просвещения в революционной среде никуда не годится, несмотря на все разговоры о новых, свободных отношениях между полами.
Вот так и обзавелся товарищ Крупский рогами. Да уж…
Утром Надя собралась было надеть свое старое платье, но я настоял на новом, и она удалилась в роскошную ванную, где долго лилась вода, звенели какие-то склянки, и наконец вышла оттуда во всем великолепии, но с нахмуренными бровями.
— Эти буржуйские штучки созданы прямо для того, чтобы я чувствовала, что предаю революцию, — махнула она рукой в сторону блестящих кранов и доставленной с утра коллекции кремов, пудр и прочего от мэтра Кастеля.
— Ничего не буржуйскими, — подчеркнуто небрежно ответил я. — Такая жизнь должна быть
Она отмахнулась рукой.
— Надя, а может, ну ее, эту “Искру”, давайте к нашим “практикам”, у нас работы — непочатый край!
— Нет, я так не могу, это же подвести товарищей… я с Володей.
— Хорошо, — у меня с плеч прям гора упала, как-то я не планировал отбивать жену у вождя мирового пролетариата, — но тогда не забывайте, что вы красивая женщина, марксизм марксизмом, но и себя нужно тоже нести высоко. И веселей, революцию надо делать весело, хорошее же дело!
— Это серьезное дело, какое уж тут веселье… — деловито заявила Надя.
Судя по всему, факт измены мужу ее никак не смущал.
— Самое настоящее, не пошлые шуточки, а вот как Толстой писал про начало баталии, “страшно и весело”, кураж должен быть, эгегей! — тут меня понесло, я внезапно запел, насколько это можно назвать пением, “Как же нам не веселиться, не грустить от разных бед, в нашем доме поселился замечательный сосед”, да еще и выдал несколько па твиста на гостиничном ковре.
Надя сперва смотрела широко раскрытыми глазами, но танца не выдержала и начала хохотать, а я завершил свое триумфальное выступление.
— Ой, Дриба, — вытирая глаза от слез проговорила наконец-то Надя, — из вас иногда такое вываливается…
Эх, знала бы ты, что из меня еще может вывалится… но лучше тебе не знать, хватит мне одного Зубатова.
— И обязательно научитесь готовить, вы нам нужны живые и здоровые, а питание — основа всего. Ваша мама здесь, вот и помогите ей, а то на “буржуазные штучки” жаловаться вы можете, а без прислуги и посторонней помощи никак.
Так и доехали обратно, изо всех сил делая вид, что ночью ничего не было. Елизавета Васильевна крикнула наверх “Надя вернулась!” и со второго этажа ссыпался Ленин, начав вопрос “Где ты бы…” еще на лестнице, но налетел на новый образ Нади, как на каменную стену и несколько мгновений стоял, ловя ртом воздух.
— Цените, Старик, рядом с вами настоящее сокровище.
— Я слышал, вас можно поздравить? — сарказм в голосе Ленина можно было черпать половником.
— С чем же?
— С орденком, — Ильич отсалютовал мне тростью. Мы в очередной раз выбрались в горы и теперь гуляли по альпийским тропинкам, с которых уже сошел снег.
— А, да, — улыбнулся я, — есть такое дело, сам не ожидал. Впрочем, главный триумфатор у нас инженер Собко, ему “Владимир” обломился, а мне всего лишь “Станислав”.
— За что же ему такая честь? — Старик подчеркнуто удивленно вздернул бровь.
Я про себя хмыкнул, вот уж нежданчик, завидует, что ли?
— Формально за успех на выставке, а фактически за бескорыстие — он же отдал наш патент в пользование за сущие копейки. Правда, миллионерами стать это нам не помешает, вагонов в Европе много.