Пройдя долиной смертной тени
Шрифт:
Панфилов грохнулся на колени и стал неистово креститься. С его губ стали срываться слова молитвы. Беззвучной, но жаркой. Перед глазами все плыло и дрожало. А когда отец Сергий шагнул к нему, и его длинная тень скользнула по полу, Филипп и вовсе закричал.
— Тише, тише, мальчик мой, — батюшка и сам испугался, в привычном отеческом жесте кладя руку Панфилову на плечо. — Что так гнетет тебя?
Вполне очевидным было бы предположить, что смерть сокурсника, но отчего-то отец Сергий решил задать вопрос более обширно. В его глазах читались сочувствие и даже легкий испуг. Он никогда не видел своего алтарника таким.
Голос
— Я самый большой грешник. Самый большой из возможных. Мне нет прощения, так как я пал жертвой страстей, хотя все, о чем я мечтал, это стать монахом. Я думал, что меня спасет молитва, но нет. Бог покинул меня. Покинул навсегда.
Слезы текли по щекам Филиппа, когда пальцы юноши цеплялись за руки отца Сергия.
— Господь не покинул тебя, сын мой, — успокаивающий тон священника обволакивал. — Я давно говорил, что не вижу тебя монахом. Слишком горяча твоя душа. И всегда была. Скажи мне, не по той ли юной особе ты страдаешь, что приходила в наш храм и носит имя пресвятой Богородицы?
Отец Сергий улыбнулся тепло и даже понимающе, но отнюдь без ехидства.
Мысли Филиппа были настолько разрознены, что он не сразу понял, что именно говорит батюшка. А потом он активно закивал, глядя на мужчину во все глаза. Не лгал же, конечно, совершенно не лгал. Ведь уход Марии его тоже более чем ошеломил. Возможно даже больше, чем убийство. Сейчас он чувствовал себя особо пустым и жалким. И не было той, что могла бы его утешить. Не было той, кого мог бы утешить он. Вот, что было особенно ужасным.
— Все началось с этого, а потом лукавый совершенно завладел мной. Абсолютно. И теперь я не знаю, что мне делать. Я не знаю, батюшка.
Признаваться в убийстве молодой человек не собирался, однако, ему хотелось получить благословение и утешение, как и многим из нас. Как и многим из тех, кто ищет и не находит покоя.
— Знаешь, что я скажу тебе, Филипп, — батюшка вздохнул. — Не все в нашем мире идет от Бога или Дьявола. У людей есть воля, к кому из них потянуться, но решения они принимают сами. Нужно уметь брать на себя ответственность. Мария твоя — девушка хорошая, у нее есть стержень, я это почувствовал сразу. Она сбита с пути так же, как и ты. И к верному же пути вам стоит идти вместе. Если тебе, конечно, амбиции не дороже любви. Нет ничего в мире прекраснее настоящей и чистой любви.
Отец Сергий был не из тех священников, что навязывают свои взгляды. Тем не менее, он совсем не был глуп, как многие думают о служителях церкви. За годы в роли пастыря он научился читать людей. Научился бы ещё Филипп его слышать.
Его продолжало трясти. В памяти всплывало лицо Елисея. Оно было таким белым, а в глазах юноши плескался такой ужас, что сердце Филиппа оборвалось и ухнуло куда-то вниз. Далеко-далеко. И валялось сейчас где-то в пятках. А затем заговорил отец Сергий, и парню стало ещё хуже. Тот заговорил о свободной воле. О том, что каждый из нас может выбрать свой путь. Вот Филипп и выбрал — потерял любимую и убил невинного человека.
Из гордыни, из подлости, из зависти.
— Батюшка… Я ушел от нее. Страшно обидел. Подумал, что в обители мне будет лучше. Но на самом деле… Я сделал хуже всем. Из меня словно
Филипп стукнул кулаком по груди, а затем захныкал, как дитя.
— И теперь… Что же теперь…
Отец Сергий вновь почти по-озорному улыбнулся. Его не радовали страдания ученика, конечно же, нет. Но его наивность и отчаянность в какой-то степени заставляли вспомнить молодого себя.
— Просто поговори с ней. Многое можно изменить правильным разговором и правильными же извинениями, — внезапно священник даже подмигнул Филиппу. — Думаешь, мы с матушкой Татьяной никогда не ссорились? Беги к ней вместо того, чтобы страдать грехом уныния.
Мысли Филиппа схватились за Марию — ее образ словно зацепил его, как крючок, и поднял наверх. Она ведь не отвернулась от него, когда узнала об убийстве Елисея. Наоборот, даже помогла, и очень помогла! А как он отблагодарил ее — сказал, что готов бросить ее ради мечты, которая не может быть реализована никогда. Какой из убийцы монах? И какой протоиерей? Он никогда не сможет стать хоть кем-то, кроме как узником тюрьмы.
Но слова отца Сергия подарили ему надежду хоть где-то. Если ничего нельзя изменить со смертью Елисея, то по крайней мере можно попытаться наладить с Марией. Пожалуйста, только бы он смог!
— Спаси Господи! — сорвалось с губ парня, он вскочил на ноги и помчался прочь из церкви.
Сказать честно — не от большого ума он так себя вел. Но что поделать? Нервы его были определенно не в порядке. Тем более, что у стойки регистрации в отеле его ждал ещё один удар судьбы.
— Уехала ваша знакомая! — грубо ответила женщина в синем платье, закрывая книгу учета.
— Как это? Куда? — опешил Филипп, он остановился только для того, чтобы спросить о том, есть ли зарядка для телефона, а тут такие новости!
— Откуда мне-то знать? — женщина передернула плечами.
Панфилов как умалишенный стал трясти разряженным телефоном, но гаджет ничего годного не выдал.
***
Любовь может сломить — это Мария знает, как никто другой. Но не в этот раз. В этот раз в девушке что-то щелкнуло, и она поняла, что хочет снова стать собой, снова делать что-то для себя, а не посвящаться от и до другому человеку. Возможно, ее давняя мысль о том, чтобы посвятить себя карьере, не так уж плоха. Сейчас Сербская слишком слаба морально, чтобы думать о возвращении на учёбу, да и смысла нет — прошла половина семестра, она упустила слишком много. Но, может, в следующем году?
С этими мыслями она протирала столик, радуясь тому, что в поздний час у нее не было клиентов. Телефонами пользоваться в зале не разрешали, но, когда тот зазвонил, Мария вытащила его из кармашка рабочего фартука и ответила:
— Да, Оль.
— Хэ-э-эй, — весело протянула подруга. — Ты же скоро заканчиваешь? У меня есть идея, чтобы ты перестала хандрить. Ты, я, «Мутабор»…
— Нет, я не думаю, — спокойно ответила Сербская. — Мне нужно работать.
И повесила трубку.
В какой-то степени Филипп ее, действительно, исцелил. Заставил увидеть изнанку самой себя, и та девушке не понравилась. И раньше не нравилась, но теперь вызывала настоящее омерзение. Нельзя быть такой отчаянной, нельзя так растворяться в человеке, в человеке же искать покой. Как «мем» из интернета про депрессию в Египте. Если у тебя нет покоя с самим с собой, другой тебе его не подарит. Этот другой может даже разбить тебе сердце в пух и прах.