Пройдя долиной смертной тени
Шрифт:
Оказавшись в объятиях Филиппа, Сербская ощутила странную и совершенно объяснимую благодать. Наверное, так себя чувствуют люди, которых любят. Захотелось никогда не отлипать, так и лежать — кожей к коже.
Девушка и сама успела дойти до пика практически в один момент с ним — можно ли считать то знаком свыше, хах? И теперь она тяжело дышала на его груди, заодно порадовавшись тому, что принимает противозачаточные. Хотя, наверное, к экстренной контрацепции прибегнуть тоже стоит. Просто на всякий случай.
— Знаешь, — вдруг выдыхает Мария, водя кончиком ноготка
В отличие от меня.
Но Филипп точно не спас эту заблудшую душу, а лишь запутал и смутил ещё сильнее. Ведь теперь Мария знала, что хочет, чтобы это повторилось.
Тяжело дыша, он вдруг обхватил Марию руками, и крепко прижал к себе.
Комментарий к Глава 1. Все начинается с падения.
* трек ATL — Череп х Кости
========== Глава 2. Если долго вглядываться в бездну. ==========
Он все ещё дрожал. Сначала эта дрожь была мелкой, затем перешла в крупную и снова обратно. К горлу подступил ком. Филипп чувствовал себя так, будто бы его выставили за дверь родного дома, и теперь он один, совершенно один на свете. Захотелось плакать. Холод сковал его тело. Губы парня предательски задрожали. Так вели себя юные девушки, которых только-только обесчестил соблазнитель.
Но Панфилов не пытался оттолкнуть девушку или что-то такое. Нет, в этой ситуации он не винил Марию. Это ведь он — пал, а не она. Он мог бы не поддаваться, но поддался и теперь обречен на вечные муки совести. Вечные страдания.
— Нет, нет, совсем нет, — со слезами в голосе проговорил Филипп, и ласково погладил девушку по щеке.
Он повернулся на бок, и снова прижал Марию к себе. Будто бы в мире сейчас не существовало человека ближе. Впрочем, так оно и было, пусть даже она и была всему виной.
— И что теперь?
На самом деле, Сербской даже стало стыдно. Она сделала что-то настолько ужасное, что этот парень аж реветь собрался? Или он настолько религиозный фанатик, что уже сошел с ума?
Тем не менее, ей было приятно то, как он прижимает ее к себе. В голову даже приходила мысль о том, что они могли бы теперь…
— Ну.. — Мария замялась и пожала плечами. — А разве вашим запрещено быть с кем-то? Попы же вроде даже женятся. Я, конечно, не о том, но чего ты так сокрушаешься? Вон, моя тезка, Магдалина, вообще по мужикам скакала, а прощение получила.
Это — единственный пример, который она знала.
Хорошо у нее получается утешать, ничего не скажешь. Но все же девушка сейчас чувствовала себя неуютно и даже слегка оскорбленно. Ну то есть… Разве это приятно, когда кто-то после секса с тобой так реагирует? Но вместе с тем в ней крепла некая уверенность в том, что ей суждено быть возле Филиппа. Видимо, она тоже сумасшедшая.
Но разве обнимал ее так кто-то до? Ответ очевиден. Оттуда и брало корни чувство, словно она и сама сегодня лишилась невинности. Или, наоборот, приобрела.
— Я хочу… Хотел уйти в монастырь, чтобы потом служить во имя Господа. И… Возможно, пойти дальше. Мне нельзя жениться.
На самом деле речь шла не только об этом. Филипп понимал, что он не устоял перед грехом — осознание этого
Истерика начала плавно сходить на нет. Но действительность была куда страшнее. Куда страшнее мифических размышлений о грехе.
— Я спросил не об этом. А о том, что будет с нами?
Хотел ли он, чтобы она осталась? Это было невозможно по понятным причинам, но оставаться одному во тьме Панфилов не мог найти сил. Проклятый слабак!
Марии захотелось порасспрашивать дальше — а разве в монастырь могут идти лишь девственники и никак иначе? Она была не слишком осведомлена в этой теме. Но его последний вопрос выбил ее из колеи, следом выбивая и все предыдущие мысли из головы. Монастыри? Какие монастыри?
— Ну… А ты бы чего хотел? — с некой опаской спросила Сербская.
Если он такой фанатик, то какая к черту разница? Мария не собирается обманываться и строить планы, вкладываться в отношения, если у них нет никакого будущего. Ей было хорошо сейчас лежать рядом с ним. Настолько, что даже не слишком хотелось уезжать в свою пусть неубранную, но гораздо более уютную квартиру. Возможно, это чувство пройдёт с наступлением утра. А возможно, что и нет.
Девушка окинула его взглядом под светом желтого уличного фонаря, что струился из окна. Там уже падали почти полноценные хлопья снега и таяли, едва коснувшись земли и асфальта, а здесь.. Здесь было жарко. Их тела были по-прежнему прижаты друг к другу, и Сербская даже могла почувствовать, как их сердца бьются в одном ритме. В унисон.
— Не, ну если ты хочешь, я свалю, — то был уже не блеф, ибо ей нужно знать здесь и сейчас, стоит вообще рыпаться или нет.
— Нет, я не хочу, чтобы ты уходила.
На самом деле, он сам не знал чего хочет. Откровенно говоря — ничего. Сейчас ему хотелось провалиться сквозь землю. Все его мечты, все фантазии о будущей счастливой жизни во Христе, все то, что он строил в своей голове — все рухнуло из-за его слабости. Филипп понимал, что он желает только одного — или быть лучшем на своем поприще, или никаким. А тут ему словно дали с ноги пот дых. И за что? Почему? Потому, что Всевышний решил испытать его, а он этого испытания не выдержал.
Филипп повернулся и случайно задел рукой тумбочку. Молитвенник шлепнулся на пол. На его страницах было много дыр и пятен — следы пальцев и бессонных ночей в молитвах. Но Панфилов не стал поднимать его. К чему? Сейчас он вряд ли достоин этого.
— Я не знаю. Мне просто страшно оставаться одному, понимаешь? И я словно чувствую, словно ощущаю, понимаешь… Что я не хочу тебя отпускать, хотя должен. Словно я привязан к тебе.
Путы лукавого, вот что это такое.
Мария не стала привычно усмехаться, как-то злорадно улыбаться, хотя в обычном состоянии вполне могла бы. Может быть, сие наваждение и пройдёт с утра, но сейчас, в ночи, она просто уставилась на Филиппа во все глаза. Лежала и всё смотрели на отблески фонарного света на его лице.