Проза о стихах
Шрифт:
Средь прочих - женщина сидит:
Большой ребячий лоб не скрыт
Простой и скромною прической,
Широкий белый воротник
И платье черное - всё просто,
Худая, маленького роста,
Голубоокий детский лик,
Но, как бы что найдя за далью,
Глядит внимательно, в упор,
И этот милый, нежный взор
Горит отвагой и печалью...
Курсивом здесь набраны слова и сочетания высокого поэтического плана, выделяющегося с особой отчетливостью на фоне бытовой простоты предшествующего описания.
Содержательность других характеристик тоже в большей мере зависит от стилистических оттенков, чем от смысла слов как такового. Вот дед поэта, А.Н.Бекетов, передовой
Глава семьи - сороковых
Годов соратник; он поныне,
В числе людей передовых,
Хранит гражданские святыни,
Он с николаевских времен
Стоит на страже просвещенья...
Выделенные курсивом сочетания - образцы фразеологии, характерной для русской либеральной интеллигенции той поры. Читатель, даже не зная речевой манеры А.Н.Бекетова и его современников, поймет эти выражения как своеобразные стилистически окрашенные цитаты.
Вот другой "портрет с цитатами" - жених старшей дочери семейства Бекетовых, "вихрастый идеальный малый":
Жених - противник всех обрядов
(Когда "страдает так народ").
Невеста - точно тех же взглядов:
Она - с ним об руку пойдет,
Чтоб вместе бросить луч прекрасный,
"Луч света в царство темноты"
(И лишь венчаться не согласна
Без флердоранжа и фаты).
Вот - с мыслью о гражданском браке,
С челом мрачнее сентября,
Нечесаный, в нескладном фраке,
Он предстоит у алтаря,
Вступая в брак "принципиально",
Сей новоявленный жених...
Пройдя мимо стилистики этих строк, вычитав из них только смысл, мы поймем бесконечно меньше, чем они содержат. А содержат они целую эпоху, социальный тип разночинца 70-х годов, и этот адрес дан отнюдь не только цитатой из Добролюбова ("Луч света в царстве темноты"), но и другими типическими словосочетаниями, которые сталкиваются с французским "флердоранж": так в стилистике отражается спор непримиримых общественных укладов. Прямо о нем ничего не сказано, но читателю ясна несочетаемость французских, произносимых в нос слов ("флердоранж") с наречием "принципиально", характеризующим речь разночинца.
Психологический и внешний портрет Александра Львовича Блока, отца поэта, стилистически совершенно иной. Этот человек напоминает Байрона:
Он впрямь был с гордым лордом схож
Лица надменным выраженьем
И чем-то, что хочу назвать
Тяжелым пламенем печали.
Мотив пламени сопровождает этот образ ("и пламень действенный потух"; "живой и пламенной беседой / Пленял"; "под этим демонским мерцаньем / Сверлящих пламенем очей"; "...замерли в груди / Доселе пламенные страсти"). Ему сопутствует и другой мотив - ястреба, который "слетает на прямых крылах" и терзает птенцов; в характеристике "новоявленного Байрона" то появляется "хищник", который "вращает... мутный зрак, / Больные расправляя крылья", то возникает в скобках вопрос к читателю: "Ты слышишь сбитых крыльев треск?/То хищник напрягает зренье...", то обращение - тоже в скобках - к читателю: "Смотри: так хищник силы копит: / Сейчас - больным крылом взмахнет, / На луг опустится бесшумно / И будет пить живую кровь / Уже от ужаса - безумной, / Дрожащей жертвы..."
Преувеличенно романтическая речь, граничащая с фальшью и пошлостью, характеризует не стиль авторского повествования, а духовный мир героя, который, впрочем, умней собственного поведения и сам понимает,
Что демоном и Дон-Жуаном
В тот век вести себя - смешно...
С годами меняется характер героя, демон становится ординарным профессором, и романтическая фразеология уступает место интеллигентски-бытовой:
И книжной крысой настоящей
Мой Байрон стал средь этой мглы;
Он диссертацией блестящей
Стяжал отменные хвалы
И принял кафедру в Варшаве...
Подобно тому, как в симфонии сплетаются и вступают в противоборство музыкальные темы, так и в поэме взаимодействуют, борются друг с другом и поддерживают друг друга темы стилистические. Они добавляют к содержанию многое, что не входит в сюжет. Симфонизм встречается и в романе, но там он носит иной характер, гораздо более рассредоточенный; в поэзии он концентрирован, связан со стилистическими чертами и оттенками отдельного слова, отдельного оборота. В "Возмездии" такими словами или оборотами, несущими стилистическую тему, оказываются: нейрастения, сплин, экономические доктрины, ренты, облигации, салоны, гостиные, Рекамье, психоз, передовые люди, гражданские святыни, на страже просвещенья, флердоранж, принципиально, тяжелый пламень печали, книжная крыса, блестящая диссертация... Мы подошли к особой и очень сложной проблеме - о связях поэзии и музыки, о симфонизме в широком смысле этого слова,- однако здесь этой проблемы можно только бегло коснуться.
Вместо заключения
За пределами книги осталось многое. И все-таки главное, чем хотелось поделиться с читателем, сказано. Если эти страницы помогут читать русскую поэзию и любить ее, если они будут способствовать более верному и глубокому пониманию стихов, автор будет считать, что выполнил свой долг. Слишком часто читателя стихов вводит в заблуждение тот простейший факт, что и проза, и поэзия пользуются одним и тем же материалом - словом, речью. Он подчас переносит на стихи привычки, усвоенные при чтении прозы, как на художественную прозу переносит закономерности научной прозы или обиходной речи. Главная задача, которую ставил перед собой автор этой книги,- обнажить нелепость такой привычки и показать: хотя и тут и там слово, но оно разное. Оно подчинено разным законам. По-иному оно строит мысль, образ, сюжет, характеристику. Закончу свой "Разговор о стихах" прекрасными словами Николая Асеева из его книги "Кому и зачем нужна поэзия?". Эти слова - итог многолетних раздумий поэта, и они отвечают на вопрос, сформулированный в заглавии его книги:
"Если можно сказать о чем-либо прозой, то ведь зачем снабжать это высказывание еще рифмами, размерять на строчки и строфы? Проза не нуждается в волнообразном повторении стройных отрезков речи. Очевидно, свойства прозы необходимы для разъяснительной, описательной, доказывающей, рассуждающей речи... Но чуть касается дело лепета сердца и шепота фантазии*, законы логического рассуждения перестают действовать, как магнитная стрелка вблизи магнитного полюса. Ей некуда здесь указывать, так как она сама находится в центре притяжения. Едва очерченный звук, еще не мысль, не совсем пробужденное чувство - Вот из этого пламени и света вдохновения вырастает сила воздействия поэта на окружающих".
______________
* См. с.28 настоящего издания.
Стихи и люди
от автора
Стихотворения, лежащие в основе этих рассказов, написаны кровью нацарапаны ли они иголкой на кленовом листе, как предсмертные строки Рылеева, или наговорены вслух ослепшим поэтом, как октавы Кюхельбекера, или просто начертаны пером на бумаге. Каждый рассказ - развернутый комментарий, позволяющий полно прочесть стихотворение, которое без широкого контекста реального, исторического, бытового, социального, психологического воспринимается обедненно. Автор оставался в пределах строгой документальности; даже воображенные им диалоги опираются на подлинные исторические факты. Если в книге возникают исторические параллели, то в этом повинен не автор, но история.