Проза о стихах
Шрифт:
Царь преподнес Оболенскому подарок к именинам - освобождение от цепей.
Другим подарком было письмо Рылеева, тайно доставленное Оболенскому сторожем равелина Никитой Нефедьевым. До Рылеева дошла весть о снятии кандалов (а может быть, и то, какой ценой получена была эта царская милость), и он послал другу стихотворение, датированное тем же 21 января:
Прими, прими, Святой Евгений,
Дань благодарную певца,
И слово пламенных хвалений,
И слезы, катящи с лица.
Отныне день твой до могилы
Пребудет свят душе моей:
В сей день твой соимянник милый
Освобожден был от цепей.
Это
"Кондратий Федорович был там же, но я этого не знал... немая
прислуга, немота приставника, все покрывалось мраком
неизвестности; но из вопросов Комиссии я должен был убедиться,
что и он разделяет общую участь. Первая весть, которую я от него
получил, была следующая строфа:
Прими, прими, Святой Евгений...
При чтении этих немногих строк радость моя была неизъяснима.
Теплая душа Кондратия Федоровича не переставала любить горячо,
искренне. Много отрады было в этом чувстве: я не мог ему
отвечать..."
Может быть, стихотворение Рылеева показалось Оболенскому прощением за список.
2
"Любовь и дружество до вас Дойдут
сквозь мрачные затворы..."
Александр Пушкин, 1827
Отвечая на вопросные пункты Следственной комиссии, Оболенский не скрывал близости с Рылеевым - он с гордостью объявил о ней: "...принят в Общество был Рылеев,- мы вскоре с ним сблизились и теснейшими узами дружбы запечатлели соединение наше в Общество".
Они были очень разные. Рылеев - поэт и пылкий мечтатель, Оболенский хладнокровный политик и военный. Рылеев - из разорившихся провинциальных дворян, Оболенский - из аристократического рода, восходящего чуть ли не к Рюрику. Рылеев жил с шести лет в кадетском корпусе, где били розгами и учили как попало, Оболенского растили сменявшие друг друга французы-гувернеры (общим числом до восемнадцати), он с детства овладел европейскими языками и математической наукой. Служение грядущей революции их соединило и сблизило. Оболенский прежде Рылеева стал тем, кого в двадцатом веке назвали бы "профессиональным революционером"; один из организаторов Общества Добра и Правды в 1817 году, Общества Измайловского полка в 1821-м и, наконец, Северного общества, он более других "северян" был близок к Пестелю, переписывался с главой Южного общества и вел с ним переговоры о соединении Северного и Южного. Уже в 1824 году он стал членом Думы - тройки, руководившей Северным обществом,- вместе с Никитой Муравьевым и Сергеем Трубецким; позднее Трубецкого перевели в Киев, и на его место был избран в Думу новый член Общества, Кондратий Рылеев. Они и прежде тянулись друг к другу, теперь же стали неразлучны. Во многом они не соглашались и спорили, но ведь споры не разрушают дружбы, а укрепляют ее.
О чем они спорили?
Позднее Оболенский рассказал, о чем. Например, осенью 1825 года незадолго до восстания - Оболенский ставил перед самим собой и Рылеевым сложный вопрос:
– Имеем ли мы право, как частные люди, представляющие едва заметную единицу в огромном большинстве, составляющем наше отечество, предпринимать государственный переворот и свой образ воззрения налагать почти насильственно на тех, которые, может быть, довольствуясь настоящим, не ищут лучшего, если же ищут и стремятся к лучшему, то ищут и стремятся к нему путем исторического развития?
Жан-Жак Руссо за несколько десятилетий до Оболенского предвидел подобный вопрос: "Если человек не хочет свободы,- отвечал на него Руссо,его следует принудить быть свободным под страхом смертной казни".
Рылеев ожесточенно опровергал Оболенского. Вот что он говорил - в позднейшем пересказе Оболенского:
– идеи не подлежат законам большинства или меньшинства, они
свободно рождаются и свободно развиваются в каждом мыслящем
существе;
– если идеи не порождены себялюбием или своекорыстием, то
они суть только выражение несколькими лицами того, что
большинство чувствует, но не может еще выразить;
– едва эти идеи сообщатся большинству, оно их примет и
утвердит полным своим одобрением.
На это Оболенский:
– Необходимо выждать, пока чувство справедливости и правды созреет в сознании народа,- пока же просвещать его и не навязывать ему незрелые суждения.
Рылеев горячился все больше, но обычно из этих словесных схваток выходил победителем. "Много и долго спорили мы с Кондратием Федоровичем,напишет в своих воспоминаниях стареющий Оболенский,- или лучше сказать менялись мыслями, чувствами и воззрениями. Ежедневно, в продолжение месяца и более, или он приходил ко мне, или я к нему, и в беседе друг с другом проводили мы часы и расставались, когда утомлялись от долгой и поздней беседы".
Рылеев одерживал верх, но суждения такого рода вызывали в нем бурю может быть, негодования, может быть, сомнений. Незадолго до этих споров его посетил молодой поэт Хомяков, отправлявшийся в Испанию, и со страстной убежденностью твердил, что испанская революция есть преступление перед народом, что вооруженное меньшинство не имеет права внешнею силой изменять государственное устройство. Рылеев пылко опровергал гостя, потом внезапно, несмотря на ненастную осеннюю ночь, убежал из своей квартиры без шапки. Он был раздосадован, возмущен, но и смущен. Споря с Оболенским, он уже никуда без шапки не убегал, но Оболенский оставался при своих колебаниях.
Оболенский был солдат. Сомнения он обсуждал с другом или, редко, с друзьями; когда же до дела дошло, он спрятал их за пазуху и о них забыл. Перед четырнадцатым декабря Оболенский оказался военным руководителем всей операции. Накануне он был на совещании у Рылеева и потом с подлинным мужеством рассказал о нем на допросе 14 марта:
"Рылеев и Пущин надели шинели, чтобы ехать, я сам уже
прощался с ними, как Рылеев при самом расставании нашем подошел к
Каховскому и, обняв его, сказал:
– Любезный друг, ты сир на сей земле, ты должен собой
пожертвовать для Общества - убей завтра императора.
После сего обняли Каховского Бестужев, Пущин и я. На сие
Каховский спросил нас, каким образом сие сделать ему. Тогда я
подал мысль надеть ему лейб-гренадерский мундир и во дворце сие
исполнить..."
Еще два месяца спустя, 9 мая, Оболенский получил от Следственной комиссии вопрос:
"При вас ли Якубович предлагал, что надобно разбить кабаки,