ПрозаК
Шрифт:
— Долг, долг перед Рейхом!
— Долг перед самим собой, Герман.
Они замолчали.
— А ведь вас я тоже расстреляю, Эрнст, — спокойно сказал Хеншель. — Вместе с этим Шандором расстреляю.
— Только это нам и осталось, Герман. Так или иначе.
Вернувшиеся конвоиры увели и Эрнста.
Через полчаса, на плацу (это был участок земной поверхности, мало чем отличавшийся от всех прочих), состоялось последнее построение "Фениксов Гофмана".
Хеншель, необыкновенно спокойный,
— Мы отправляемся в последний вылет. Мною получен приказ атаковать войска большевиков на территории Будапешта. Взлетаем, как только рассветет. В бой пойдете вы все, за исключением Гочека. И конечно, за исключением гауптмана Баха и капитана Дебречени. Которые немедленно будут расстреляны за измену Рейху. Это все. Можете остаться и наблюдать казнь, а затем до рассвета вы свободны.
У них был только один пистолет на всех — личное оружие самого Хеншеля.
— Герман, по-моему у вас сточен боек, — сказал Эрнст.
Оберст Герман Хеншель целился в Шандора и раз за разом спускал курок. Пистолет производил сухие щелчки, но стрелять отказывался.
— Дерьмо… А вам везет, Шандор, — лицо герра оберста посерело от гнева, — подлецам всегда везет.
— Герр оберст, — робко спросил лейтенантик, — может быть нам их задушить или прирезать?
— Руки марать о такую мразь, — Хеншель скривился. — Живите, сволочи. Надеюсь, иваны не расстреляют вас, а засадят в свои концлагеря, чтоб вы там гнили заживо.
— Герман, я бы хотел… — начал капитан.
— Заткнитесь, гауптман! Даже и не рассчитывайте! Мы полетим без вас!
Когда все разошлись, Эрнст сказал Шандору:
— Некрасиво, Шандор. Попросту некрасиво.
Они посидели на промерзшей земле с четверть часа и пошли в барак.
Рассвело. Все было готову к последнему вылету.
— По машинам! Эрик, возьмите Z014! Келлер, бросайте свою развалюху, Z017 Гочека теперь ваша!
Карел Гочек стоял у машины оберста и невнятно клянчил. От него несло сивухой.
— Карел, вам нельзя летать. Вы алкоголик, Карел, вы деградируете на глазах, — говорил ему Хеншель, испытывая стандартную смесь жалости и презрения.
— Какая к дьяволу разница, — вяло ответил Карел, — один раз долечу, больше и не понадобится.
— Вы не долетите, Карел, вас собьют в таком состоянии. А если и долетите — то не положите машину в цель.
"И хуй с ней", — подумал Карел по-русски.
— Schwalbe — даже дефектная! — с тонной аматола стоит под сто пятьдесят тысяч рейхсмарок. Вас мне не жалко, вы пушечное мясо, за вас никто пфеннига не даст. Но угробить по пьянке одну из моих драгоценных ласточек я вам не позволю.
— Да ведь последний вылет, герр оберст…
— Не позволю!
"И хуй с тобой", — подумал Карел по-русски, захлопывая фонарь командирского "Ме-262".
"Ласточки" уходили по двое. В пятистах метрах от летного поля Z017 Келлера, шедшая в последней двойке, задымила, свалилась на крыло и врезалась в землю.
Карел потер лоб и пробормотал: "Вот как". А затем тоже тоже направился к бараку.
— Ушли пташки. Капут герру оберсту. Принимайте командование, герр гауптман.
— Командование чем? Калекой, пьяницей и предателем. Хороши подчиненные, не пожаловаться, — усмехнулся Бах.
— Уж что нашлось, герр гауптман, не обессудьте.
— Вернее, что осталось, — сказал из угла Шандор.
— Послушайте, Шандор… — мягко начал гауптман.
— Нет, извините! — Шандор встал и откинул голову. — Вы, герр гауптман, не понимаете моих мотивов, вы даже не понимаете, что именно я делал, вы вообще ничего не понимаете и понимать не желаете, вы тупо уперлись… — и тут зажужжал испорченный телефонный звонок.
— Кому-то из нас все, — с надеждой сказал Карел и прошел к телефону.
В короткие секунды разговора им всем троим показалось, что вся прожитая жизнь пролетела у них перед глазами.
Карел повесил трубку и обернулся к двум капитанам.
— Мост. Это мост.
— На этот раз — мост, — сказал гауптман. — Я пойду.
Он зашевелился, заерзал в продавленном кресле и протянул руку к костылям.
— Стой, — сказал Шандор. — Стой, — сказал Шандор, — не надо.
Гауптман покосился на него и негромко произнес:
— Оставь, Шандор. Это ты ничего не понимаешь, ты просто не понимаешь.
— Нет, — сказал Шандор, — я все понимаю, я все прекрасно понимаю. Я понимаю много больше вашего, Эрнст.
Он тяжело сглотнул и продолжил:
— Теперь моя очередь. Полечу я.
Когда гвардии старшину Алексея Корчука разрезало надвое обломком шандоровской «Ласточки», он только и успел что шепнуть своему боевому товарищу:
— Не дожил, — а затем его не стало.
— Не дожил, — степенно подтвердил боевой товарищ и снял с Корчука сапоги.
–
Владимир Березин. Путешествие Свистунова
Как только поезд тронулся, на столе разложили газету.
На газете появились четыре помидора, варёные яйца, и варёная же курица. Баранов достал картошку в мундире и кусочек сала.
Поэт вытащил из чемоданчика маленькую баночку с солью и коврижку.
Все начали есть.
По вагону, задевая пассажиров этюдником, промчался живописец Пивоваров, а за ним пробежал проводник. Из носа проводника росли дикие косматые усы, а в руке у проводника была клеенка с кармашками для билетов.