Прямо сейчас

Нагаев Сергей

«Наверно, Фигакселю приглючилось, надо срочно позвонить ему, – подумал Данила, – Нет, сначала – Ксюше: классный повод позвонить ей. Спрошу, как насчет встретиться и посмеяться над всем этим. Хотя ей рано звонить, она, наверно, еще спит. Фигаксель тоже наверняка дрыхнет, но – ничего, ради этой новости можно и проснуться». Он сунул руку в карман, но нащупав там телефон, вспомнил, что они – Данила, Виктор, Ксения и Ольга – договорились перед тем, как расстаться под утро, ни при каких обстоятельствах не обсуждать это по мобильным телефонам. И еще они договорились вести себя, словно бы ничего не произошло. Именно поэтому Данила и поехал, хоть и было чертовски неохота, на работу. Чтобы быть на месте, когда сотрудники станции обнаружат труп в банке семени. Чтобы показать всем свое удивление и чтобы

ни у кого не возникло ни малейших подозрений, что он, Данила, хоть что-то знает обо всем этом.

Так что же, ничего не было?! Данилу охватила эйфория радости, кровь прилила к голове, когда он, от хранилища направился, словно паря в невесомости, по коридору к сиявшему впереди проему распахнутой двери, ведущей на залитый солнцем двор.

Данила вышел на свежий воздух. Здесь уже вовсю шел производственный процесс.

Господи, как же хорошо, подумал Данила. Он был окрылен и счастлив: ночной кошмар вдруг, вот так неожиданно, канул в прошлое – ничего не было! Он мог спокойно вернуться к обычной жизни, мог больше не бояться неведомо каких последствий ночного визита с друзьями на станцию осеменения. Надо же как потрясающе просвечивает солнце в воздухе, разлистанном ветвями старых лип! Какая свобода, какая воля в этом свечении! Данила не формулировал это словами в сознании – просто наслаждался восхитительным видом.

Данила вздохнул полной грудью и, опустив взгляд ближе к земле, увидел, как Зина уводит на веревке из-под навеса быка невообразимых размеров, который, очевидно, только что сдал свою порцию семени. Она повела быка в расположенный рядом бетонный хлев, а под навесом остались окончательно смирившийся с тем, что придется работать с похмелья, техник Клим и привязанный к кольцу, укрепленному в бетонном заборе, второй бык, тоже огромный, тяжело дышащий, видимо, нервничающий.

– Спокойно, Статус, спокойно! – обратился техник к привязанному животному.

Быку действительно было о чем беспокоиться: сегодня ему была отведена роль коровы. Данила знал, что скота женского полу на станции не держали. А как для получения спермы процесс любви имитировать? Выходили из положения просто: подставляли быку-донору либо своего же брата быка, либо некое приспособление, схожее со спортивным конем (это механическое подобие коровы на станции с незапамятных времен называли Кларой – в честь кого, уже никто и не помнил). Данила как раз и расположился чуть в стороне, облокотившись на Клару.

Ободрив быка, Клим пошел сдавать Петровне вагину со спермой.

– Что, Емельянов, устал от виртуального мира, – сказал, проходя мимо, Клим.

«И этот в ту же дудку дует, что Петровна, – подумал Данила. – Достали старперы! Ламеры чертовы». Как они, однако, оба в унисон говорят о нем! Наверняка недавно за глаза обсуждали его между собой, предположил Данила.

– Решил на реальную жизнь посмотреть? – добавил, удаляясь, техник.

– Вроде того, – сказал Данила громко, чтобы Клим, уже шагнувший в производственный корпус, услышал его. Он ответил уклончиво, так как подумал, что если сказать технику, что его специально прислала сюда Петровна, тот непременно постарается захомутать его – попросит чем-то помочь, а может, даже под каким-нибудь предлогом спихнет на него все дело.

Данила закурил. Не прошло и минуты, как техник и бочар вернулись под навес – Клим принес вторую вагину, а Зина привела на веревке следующего быка.

– Клим, я вот давно хотел спросить, а почему вы быка им подставляете, а не Клару? – спросил Данила.

– На Клару у них плохо встает, она ведь неживая, – ответил техник.

Действо тем временем идет своим чередом. Клим похлопывает по крупу нервничающего, пускающего пену изо рта Статуса, к которому сзади подобрался ведомый Зиной второй бык. Эту вторую гору мяса зовут Маклауд.

– Ну, Маклаша, давай! – командует Зина. – Густо, жирно, с душой!

– Ну а как без души? – бесстрастно вопрошает Клим и подскакивает к быку с полиэтиленовой перчаткой на левой руке и с вагиной в правой.

Чудовище Маклауд грузно взбирается на крестец Статуса. Стоя на задних конечностях, Маклауд дышит шумно и учащенно. Статус – тоже. У Маклауда вырастает красный член. Даниле хорошо виден длинный и великолепный в своей аэродинамической изогнутости фюзеляж этого бескрылого самолета, словно устремившегося на взлет. Именно так Данила и подумал – что бычий член поход на реактивный истребитель, или сверхзвуковой штурмовик, или бомбардировщик – словом, на чудо современной военной авиации. Тем временем Статус крепче прижимает хвост, он чует, что сзади творится что-то неладное. Клим Зуев хватает левой рукой рдеющую морковь Маклауда и ловко надевает на нее вагину. Три-четыре быстрых движения вагиной вперед-назад – и Маклауд, мощно подавшись на Статуса, выдает сперму. Вот и вся любовь. Маклауд слезает со Статуса и, удовлетворенный, отходит в сторонку. Зина подхватывает веревку, за которую привела быка, но не уводит его сразу в хлев, а дает ему слегка прийти в себя.

Даниле от всего этого зрелища стало гадко на сердце. Не потому что он впервые увидел, как берут бычью сперму – Емельянов работал на станции уже полгода и наблюдал подобные сцены множество раз. Да и когда он только появился на станции, нельзя сказать, что эта сельская экзотика подействовала на него, исконно городского жителя, обескураживающе и угнетающе. Данила вообще не был слишком тонкой и восприимчивой натурой. Отвращение охватило его сейчас по другой причине. Манипуляции с бычьим членом напомнили ему, что и он сам время от времени занимается мастурбацией, чего Данила очень стыдился.

Он вдруг ясно осознал, почему у него всегда бывало так паскудно на душе после мастурбаций: здесь семя хоть и не попадает в самку, но, забранное в искусственную вагину, по крайней мере предназначено к попаданию по конечному, естественно заведенному в природе адресу. А его семя, которое он смывал со своего члена над раковиной в ванной комнате, пропадало зазря.

Данила был уверен, что в его возрасте абсолютно все нормальные люди уже онанизмом никогда не занимаются, а ведут замечательно регулярную половую жизнь. Трахаются хоть раз в неделю.

Так уж складывалось, что у Данилы почти никогда не было постоянной подружки. Некоторым из редких женщин, с которыми ему случалось сходиться, не очень-то нравилась его нерешительность. Они проводили с ним время, но как-то с оглядкой – с оглядкой по сторонам, и в итоге высматривали себе на стороне кого-то еще, кто им больше подходил.

Другие девушки, которых в Даниле все устраивало, удивительно быстро смекали, что он не готов к браку, и из-за этого тоже теряли к нему интерес – при том что большинство из них, казалось бы, и сами не торопились замуж, по крайней мере, большинство из них находило удобный момент как бы между прочим заявить ему об этом. И в таких случаях Данила всегда ловил на себе их испытующий взгляд, они говорили, что не стремятся скорее под венец, но что-то в их поведении свидетельствовало о том, что это говорится ими лишь для того, чтобы вызвать и распознать некую реакцию с его стороны. А какая, думал Данила, с его стороны может быть реакция? Реакция понятная – он тоже против женитьбы, кто же в двадцать с небольшим сам свою шею в хомут сует? Это же просто глупо! Об этом он и сообщал девушке, с радостью думая, что, похоже, на сей раз ему попалась не нацеленная на свадьбу маньячка, а нормальная девчонка, которая, как и он, не забивает себе голову дурацкими планами. Однако благоволящие ему девицы, которых все в Даниле устраивало, после этого (так уж выходило) с ним больше не встречались. Они оказывались заняты срочными делами, ближайшее запланированное свидание бесконечно откладывалось, и в конце концов очередная его пассия безвозвратно растворялась в окружающей жизни. «Что за невезуха!» – подумал он, подытоживая мысленный обзор краткого списка своих любовных гонок. Вернее, обзор перечня своих сходов с дистанции. Ему и в голову не приходило, что в счет следовало бы принять также ничуть не меньший список им самим отвергнутых девушек – неважно, сразу ли отвергнутых, даже не допущенных до старта, или тех, с кем он разок-другой встретился, а потом тихо отправил на вечную штрафную стоянку. Данила не допускал мысли, что в системе его взаимоотношений с противоположным полом эти бедняжки могут иметь какое-либо значение. Забракованные, они и есть забракованные, полагал он, факт их отставки нельзя причислить к мужским победам, и значит, они учету не подлежат.