Прямой эфир
Шрифт:
Я устраиваюсь на заваленном вещами кресле — изрядно потрепанном, но уже ставшим мне таким родным. В детстве мать часто брала меня сюда: я любил смотреть, как она перевоплощается из молодой красивой женщины в суровую старуху, или мифическое существо, с безобразным вороньим гнездом на голове, любил наблюдать, как она повторяет роль перед зеркалом, то хлопая глазками, то сурово поджимая губы. Когда-то и для меня она была кумиром — яркой звездой на небосклоне, на свет которой хотелось любоваться часами… Когда-то, пока я не стал старше и, наконец, не
Поэтому и сижу молча, делая вид, что все происходящее меня не касается, словно это не моя мать вопит на весь этаж, грозясь закопать живьем молоденькую актрису, в то время как Лиза, кажется, сейчас упадет в обморок от открывшейся перед ее глазами неприглядной закулисной жизни. Прижавшись спиной к стене, она почти сливается с побелкой, и если бы ни это зеленое платье, ярким пятном выделяющееся на светлом фоне, вполне бы могла и дальше оставаться незамеченной этой фурией, теперь яростно проходящейся гребнем по своим светлым волосам.
— А ты кто? — едва ли не испепеляя взглядом свою преданную фанатку, мама бросает расческу и с жутким скрипом отодвигает стул. Встает во весь рост, уверенно наступая на случайную свидетельницу ее безумия, а девушка уже ищет поддержки во мне, округлив свои глаза, удивительного серого оттенка…
— Лиза, — говорю я, не отрывая головы от своего смартфона, даже не подозревая, что в эту самую секунду Волкова, как никогда, близка к обмороку. — Пересмотрела все твои фильмы и будет тебе очень благодарна, если ты черканешь ей свой корявый автограф на программке.
— Здравствуйте, — пищит Волкова, выуживая из-за спины помятую театральную брошюрку, а я забавляюсь резким контрастом в поведении Эвелины Громовой: в глазах перестает пылать огонь, словно по щелчку пальцев отключились эмоции, оставив после себя безмятежный покой и желание подарить миру улыбку, поэтому-то и уголки ее губ мгновенно поднимаются вверх.
— Лизонька! Здравствуйте. Уж простите мне мою несдержанность, я человек творческий… Где расписаться? — оставив после себя шлейф цветочных духов, женщина возвращается к столу, где перерывает ящики в поисках шариковой ручки. Зуб даю, не найдет. В этом хаосе никому не удастся отыскать желаемое.
— Господи! Ни у кого нет ручки?
— Возьмите, — Славка выуживает из нагрудного кармана свой паркер (подарок отца в честь поступления в вуз) и, подмигнув Лизе, присаживается на подлокотник моего кресла.
— Сейчас начнется, — шепчет, чтоб слышал только я, и прикуривает сигарету, всем видом показывая, что морально готов к десятиминутной пытке.
Я знаю наперед, что произойдет дальше. «Какие картины вы смотрели? Вы слышали, что Козловский снял меня с главной роли, в последний момент заменив на свою любовницу? Не удивительно, что фильм провалился, Павелецкая актриса никудышная!»
— Так приятно осознавать, что молодежь еще смотрит отечественные картины. Сейчас ведь в моде блокбастеры, триллеры, чтоб кровищи побольше! — оставляя
Я был прав, говорить о собственных достижениях любимейшее занятие моей своенравной родительницы. Уж не знаю, стала ли она такой, познав вкус славы и богатства, или же была такой самовлюбленной с самого детства, но чем старше я становлюсь, тем больше раздражения вызывает во мне ее настойчивое стремление заставлять всех и каждого петь дифирамбы ее посредственному таланту.
— Российские мелодрамы — это ведь кладезь эмоций. Они заставляют сопереживать, окунаться в мир первой влюбленности… Вы ведь согласны со мной, Лизонька?
— Да, — становясь красной, как перезревший помидор, соглашается девушка, бросив на меня странный взгляд. Просит о помощи?
— Вы ведь уже наверняка видели «Объятья страсти»? Как вам?
— Прекрасно. Одна из лучших ваших работ.
— Разве? — заметно погрустнев, мама заканчивает с писаниной и протягивает листочек своей поклоннице. — Признаться честно, мне было скучно. Состав подобрали слабенький. Молоденькие, никому не известные актеры… Хорошо хоть Чернова взяли, с ним на площадке творить одно удовольствие. Вы ведь помните «Реанимационное отделение»? Ох, чудесная была пора!
Эвелина все говорит и говорит, а Лиза становиться мрачнее прямо на глазах. Суетливо бегает взглядом по нашим со Славиком лицам и переминается с ноги на ногу, словно ей невыносимо находиться рядом с народной любимицей. Вот уж не так я представлял себе эту встречу. Встреть я в шестнадцать солиста Limp Bizkit, наверняка прыгал бы до потолка.
— Спасай давай свою подружку, иначе Эвелина живьем с нее не слезет, — доносится уставший голос друга и мне ничего не остается, кроме, как вклинится в их беседу…
***
— Я тебя обманула, — глухо, опустив голову и теперь лишая меня возможности видеть ее лицо, ведь влажные волосы сейчас спадают к ее груди, закрывая от меня наверняка красные щеки. — Я не сморю фильмы с твоей мамой. И до прошлой недели, я даже не знала ее имени.
Я глушу двигатель, впервые чувствуя себя таким растерянным — странное чувство внутри словно предостерегает меня от дальнейших разговоров, заверяя, что это не принесет мне ничего хорошего, но любопытство все же берет верх.
— Вообще, не одного? — странный вопрос, но это первое что слетает с языка.
— Ну, разве что тот сериал про главврача. Осилила пару серий.
— И как?
— Ужасно, — признается честно, и тут же разворачивается, приводя свои локоны в движение: словно пружинки, они приподнимаются и тут же рассыпаются по плечам, в свете уличного фонаря играя теперь переливами — золото, черная бездна и капли растопленного шоколада…
— То есть, мама твоя была неплоха… Можно сказать, на высоте, — Лиза нервно елозит по сиденью, теперь явно не зная, как сгладить эффект сорвавшегося с уст признания, и так отчаянно сжимает в руках свой зонт, что я не могу не рассмеяться.