Прямой эфир
Шрифт:
— Вовсе нет. Просто немного нервничаю. Все-таки, это мой первый прием.
— Прием? — смеется, воруя с тарелки листик салата, и отправляет зелень в рот, потягивая носом ароматы домашней еды. Уверена, сама она и яичницы не пожарит. — Ты слишком утрируешь. Простые семейные посиделки.
Я стараюсь на нее не смотреть. Уверена, прямо сейчас она изучает кухонные шкафы, чему-то хмурится или…
— Брось, перестань переживать, — не на шутку пугает меня свекровь, внезапно схватившая мою руку. Заставляет взглянуть на себя и удивляет еще больше, впервые
— Ты молодец. Знаю, что не всегда бываю милой, но что поделаешь, образ такой. Ледяная леди, — смеется, а я густо краснею, ведь именно такой я ее и считаю. — И нужно отдать тебе должное, здесь очень уютно. Немного простовато, но мой сын никогда не любил помпезности. Наверное, именно поэтому и сбежал из семейного гнезда. Помочь тебе с тарелками?
Меня хватает лишь на слабый кивок. Стою, продолжая удерживать нож, в то время как моя свекровь, на жутких шпильках носится от шкафа к шкафу. Наверное, ищет посуду…
— Над раковиной, — произношу как-то хрипло, и заставляю себя встряхнуться.
Быть может, мы не такие пропащие? Научимся секретничать, станем пить чай по пятницам после совместного шопинга?
— Прекрасно, — Эвелина поглаживает фарфор, второй раз похвалив меня не только за сегодняшний вечер, а за этот неполный год, что я ношу фамилию ее сына. — Красивая посуда моя страсть.
Как и дорогая обувь, дизайнерская одежда и украшения от лучших ювелирных домов… Впрочем, список можно продолжать до бесконечности.
— Раньше постоянно скупала всякие безделушки, но, думаю, ты заметила, когда жила в моем доме? А с недавних пор мне пришлось подужаться, — тяжко вздыхает, не слишком-то красиво разложив еду на первой тарелке. — Игорь не говорил, что урезал мое содержание?
— Нет, — качаю головой, удивляясь, что муж, вообще, занимается ее расходами. Она же заслуженная актриса! Разве на ее счетах не должны лежать миллионы?
— Не делится, значит. Этим он пошел в отца — слишком скрытный. В свое время я была так глупа, что согласилась на его условия о раздельном бюджете. Думала, что в независимости есть свои плюсы. А с его смертью обрекла себя на нечто худшее — довольствуюсь подачками ребенка, который обижен на меня за мою невнимательность, — мрачнеет на глазах, не отрывая взгляда от стены, и замолкает, о чем-то думая. — Не повторяй моей ошибки — откладывай на черный день, чтобы иметь хоть что-то если твоя жизнь полетит к чертям.
— Не понимаю, — я забываю об индейке, остывающей на плите, откладываю в сторону нож, больше не планируя ее резать, и теперь могу лишь гадать, какой смысл вкладывает в свои слова эта дама.
— Брось, не слушай меня, деточка, — касается моей похолодевшей руки, тепло улыбаясь. — Если мой брак не был счастливым, это вовсе не значит, что и тебя ожидает нечто подобное. И пусть Игорь как две капли воды похож на отца, материнское сердце хочет верить,
— Худшее? Разве, вы не были счастливы?
— Были. Наверное, до штампа в паспорте. А потом… Потом Валентин занимался бизнесом и пускал в свою постель молоденьких секретарш, пока я колесила по миру с гастролями. Когда встречаются два карьериста, сохранить семью нелегко. Впрочем, — встряхнув головой, вновь становится прежней, закрываясь от меня на десяток замков, — все это давно в прошлом. Где приборы?
— Сейчас, — киваю, как и свекровь, делая вид, что этого странного разговора между нами не было, и достаю столовое серебро, подаренное кем-то на свадьбу.
Молча погружаюсь в заботы, заставляя себя не смотреть на свою помощницу, но тои дело кошусь в ее сторону, все еще ломая голову над ее внезапной трансформацией. Впрочем, недолго. Едва мы накрывает на стол, свекровь останавливает меня за руку, и еле слышно просит:
— Может быть, ты поговоришь с Игорем по поводу денег? Со съемками сейчас туго, а расставаться с привычками слишком поздно.
***
— И не подумаю, — все так же не смотрит на меня, прикрывая глаза рукой, и желваки на его щеках подтверждают мое опасение — я его разозлила.
— Но почему? Она ведь твоя мать, — стою на своем, даже не думая убирать свой подбородок с его груди. Лежу, устроив руки на крепком мужском торсе, своей болтовней мешая Гоше провалиться в сон.
— Лишь формально. Не лезь, куда тебя не просят! — впервые повышает на меня голос, и, не слишком-то нежно отпихнув меня от себя, выбирается из постели, без труда находя в полумраке спальни свою футболку. Сейчас наверняка хлопнет дверью. Не знаю, с чего так решила, но по законам жанра должно случиться именно это.
— Значит, твоя семья меня не касается? Разве это нормально, что я не могу высказать свое мнение по поводу этой ситуации?
— Моя семья — это ты! А твоими мнениями я сыт по горло. Только и слышу: «Не обижай мать! Мать — это святое!», — передразнивает, желая задеть, но добивается противоположного эффекта. Мои губы сами растягиваются в улыбке, а из груди уже рвутся характерные звуки.
— Ты смеешься? — застывает, так и не коснувшись дверной ручки, и щелкает выключателем, удивленно уставившись на мое спокойное лицо.
— Немного. Пародии не твой конек.
Теперь и сама ступаю босыми ногами на пол и быстро подхожу к нему, крепко обнимая за талию.
— Ну что тебе стоит? У тебя денег куры не клюют, а она сон потеряла, не в силах купить очередную побрякушку, — целую, ощущая, как он расслабляется, и уже чувствую вкус победы. Победа моя с привкусом мятной зубной пасты…
Когда-то я даже прониклась к этой даме. Уговорила Громова перестать наказывать ее за ошибки молодости, а в ответ получила это — приехав в студию на новеньком автомобиле, она выставляет меня никчемной женой, напрочь позабыв о работе, которую я проделала, желая хоть немного растопить лед между их странной парочкой.