Прямой эфир
Шрифт:
— Вы просто прекрасны, Лиза! Нервничаете?
— Немного, — вру, ведь прекрасно знаю, что правда ей совсем неважна. Вчерашний эфир понаделал шуму, и сегодня они ждут еще лучших показателей.
— Тогда не страшно. Опыт у вас уже есть: никого не бойтесь, почаще смотрите в камеру, и через час все останется позади. Кстати, ваш друг уже в студии. До эфира четыре минуты, и вам бы стоило поторопиться.
Хоть что-то приятное. Слышать, что сегодня Слава будет рядом с первых минут трансляции — услада для моих ушей. Делаю глубокий вдох, зажмуривая глаза, и досчитав до десяти, открываю,
ГЛАВА 19
— Эй, — раскрываю объятия, присев на корточки, и улыбаюсь маленькой девочке с темными кудряшками на голове. — Иди к папе.
Настя старшая. Опередила сестру на пару минут, и не намерена сдавать своих позиций. Первой сделала неуверенный шаг, первой сказала «мама» и первой научилась открывать нижний ящик в моем письменном столе. Улыбается, демонстрируя шесть зубов и, неловко переставляя ножками, мчится ко мне, заливисто хохоча, когда я утыкаюсь носом в ее шею. От нее пахнет шампунем с ароматом бабл-гам и яблочным пюре, в котором она умудрилась перепачкаться, несмотря на старания няни накормить ее без лишних потерь. Слюнявчик полетит в ведро.
— Сладу с ней нет, — добродушная женщина, нанятая нами, когда девочкам исполнилось полгода, притворно насупив брови, грозит пальцем шалунье, принявшейся исследовать пуговицу на моей рубашке.
Настя надувает губы, изо всех сил дергая свой трофей и, кажется, вовсе не беспокоится о мнении окружающих — какое ей дело до недовольства Нины Алексеевны, если рядом отец, который никогда не ругает?
— То ли дело Катюша! Весь день как мышка, — глянув на заснувшую в стульчике для кормления воспитанницу, женщина смущенно опускает голову. — Жалко будить. Так сладко спит, что рука не поднимается беспокоить.
— Ничего страшного. Я сам отнесу ее в детскую, — успокаиваю, вставая и все так же удерживая в объятиях ребенка, и поворачиваю голову, проверяя, сколько времени осталось до эфира. Двадцать минут.
Я дико по ним соскучился. Тосковал по детскому смеху, визгам и даже по нелепым девичьим дракам за полюбившуюся игрушку. Хватают друг друга за кудряшки, возмущенно поглядывая из-под пушистых ресниц и что есть силы тянут, после непременно раздаваясь плачем.
Тот месяц, что они провели в Испании, лишь обострил мои инстинкты — каждый вечер, когда рабочий день подходит к концу, я тороплюсь домой, находя спасение от досаждающих мне мыслей в компании этих неповоротливых девчушек.
Стыдно ли мне за то, что я лишил Лизу возможности видеть, как они растут? Конечно. Но лишь до того момента, когда в памяти воскресает день, ставший последним в нашей с ней истории…
— Папа? — Катя сонно моргает, устроившись в моих руках, и отправляет в рот палец, неплохо обходясь без соски.
Кладу малышку в кроватку, заботливо прикрывая одеяльцем, и, побеседовав с няней, покидаю детскую, плотно прикрывая дверь, на которую жена налепила наклейки с различными животными. Немного странное зрелище, совсем не вписывающееся в интерьер дома, но всякий раз, когда я разглядываю изображение слона с нелепым желтым бантом на шеи, не могу справиться с наваливающимся на меня разочарованием — чтобы не говорила Лиза,
Я включаю телевизор спустя две минуты после начала шоу. Знаю, что могу перемотать, но желаю видеть ее здесь и сейчас, в режиме реального времени.
— Вообще, как возникла идея заняться раскруткой Татьяны Петровой? — не знаю, о чем они говорили ранее, но теперь жадно ловлю каждое слово, слетающее с женских губ, подведенных вишневой помадой. Не припомню, чтобы когда-то супруга пользовалась подобным оттенком.
— На тот момент я не работала. Занималась ремонтом дома, — собственноручно, но об этом она предпочитает смолчать. Согласилась лишь на двух помощниц, помогающих ей выкрашивать стены в оттенки, над которыми долго билась, наугад смешивая краски…
— Терракотовый, — мазнув по стене валиком, Лиза замирает, прикладывая указательный палец к щеке, и склоняет голову набок.
— Слишком… ярко, — выношу свой вердикт и старательно сдерживаю улыбку, заметив, каким возмущением загораются глаза жены.
Мы стоим посреди пустой комнаты, в будущем обещающей стать моим кабинетом, и разглядываем цвета, беспорядочно нанесенные на шпаклевку. Оливковый, голубой и тот самый бледно-красный, словно выгоревший на солнце, который явно пришелся по душе супруге.
— Подразумевается, что я должен сам выбрать, ведь так? Мне же потом здесь работать.
— Конечно, — соглашается, но я легко распознаю огонек на дне ее глаз — упертая, и нам предстоит не один день поспорить о дизайне помещения. — Но быть чутким мужем, который идет на уступки любимой женщине совсем не зазорно.
— А я именно такой. Что если выкрасить этим цветом спальню?
— Нет. Она у нас будет персиковой. Я уже и материалы заказала.
Вздыхает, откладывая инструменты на застеленный прозрачной пленкой стол, и садится на столешницу, забрасывая ногу на ногу.
Женись я на другой, давно бы жил в комфорте. Привлек бы к ремонту бригаду специалистов и не существовал бы в таких спартанских условиях, когда спишь в гостевой и большую часть времени проводишь на кухне, потому что гостиная еще не готова. Но в этом есть своя прелесть. Три комнаты, которые были закончены на прошлой неделе и уже заставлены мебелью, выглядят именно так, как представляла их Лиза. Частичка ее присутствует даже в мелочах.
Подхожу ближе, приподнимая перепачканный подбородок женщины и целую уголок поджатых губ, уже устраивая свободную руку на ее бедре.
— Может, займешься чем-то другим? Тебе вовсе не обязательно делать это самой. Наймем профессионалов, раздашь задания и будешь следить за процессом, потягивая лимонад, — теперь утыкаюсь носом в ее шею, вдыхая аромат сладких духов, и расслабляюсь, когда женские ладошки ложатся на мои плечи.
Скользят по спине, обтянутой футболкой, и спускаются ниже, пряча пальцы в задних карманах моих джинсов.
— Нет уж. Пока во мне есть запал, буду трудиться сама.
За эти три месяца я слышал это раз двадцать. И, если быть честным, наверняка бы удивился, сдайся она и согласись бросить свое начинание на половине пути.