Прямой эфир
Шрифт:
Не знаю, зачем я считаю ступеньки, потрескавшиеся, с глубокими сколами на углах гладкого камня, в которые с годами забилась уличная грязь, но иначе просто не могу. Хоть как-то отвлекаюсь от всего, что мне пришлось заново пережить, и, оставив позади последний приступок, ныряю в небольшую нишу, скрывающую высокие металлические двери от глаз прохожих.
Хочу уйти незамеченной. Словно мы и не знакомы. Хотя, наверное, так оно и есть? Я не ведаю, что пережили эти дамы в шелковых блузках, прежде чем воспылать такой страстью до чужих скандалов, понятия не имею, чем займется каждая из них, едва переступит
Мама, оставившая в моем телефоне голосовое сообщение спустя три минуты после начала эфира, наверняка пришла в ужас от всего, что ей пришлось от меня услышать. И знаете, сегодня я впервые рада тому, что отец не дожил до этого дня… Зная, как близко к сердцу он принимал все мои неудачи, не исключаю, что после выпуска ток-шоу он угодил бы в больницу.
— Какие планы? — Слава без труда находит меня среди картонных коробок, составленных у стены здания, и, остановившись в двух шагах, пинает носком туфли кем-то брошенную на асфальт жестяную банку. Утомленный. Сейчас он закурит, устало взъерошит волосы на затылке и обязательно скажет…
— Ты все еще можешь отказаться.
Я же говорила. Улыбаюсь, пусть и чувствую себя разбитой, и делаю шаг по направлению к этому мужчине. Неважно, заметят ли нас покидающие павильон зрители, караулит ли где-то в кустах фотограф — я делаю то, чего отчаянно желает мое сердце. Замираю в одном шаге от Славы и медленно тянусь ладошкой к щеке, что бы пройтись холодными пальцами по его коже. Хочу почувствовать тепло родного человека, благодарность к которому никогда не станет меньше, и даже спустя десятки лет будет все также жить в моей душе.
— Только не вздумай лезть целоваться, — предостерегает меня шутливо, отчего теперь я улыбаюсь искренне, и забывает о сигарете, лишь чудом не уронив ее на землю.
Дергается, ловко ухватив отраву за фильтр, и приподнимает уголки губ, с легкостью возвращаясь в свое привычное амплуа. Пусть и на пару минут, но становится прежним: беззаботным, с задорным огоньком в глазах. И от этого еще печальней. Больно осознавать, что мои проблемы задели этого человека, в какой-то степени разрушив и его.
Внезапно поднявшийся ветер подхватывает в воздух прибитую к земле пыль, и я отступаю назад, в попытке спастись от летящего в лицо песка. Жалею, что освободила прическу от десятка шпилек, и, порывшись в сумочке, вслепую сооружаю гульку на своей макушке, не слишком то переживая о ее качестве. Какая разница, как я выгляжу? Славка видел меня разной, так что испугать его потекшей тушью и множеством «петухов» на голове мне вряд ли когда-то удастся.
— Я просто хотела, чтобы ты знал: я признательна тебе за все, что ты для меня делаешь, — покончив с непослушными прядями, поправляю пояс плаща на своей талии, и как завороженная слежу за тем, как мужчина подносит к губам сигарету.
Выпускает дым, сосредоточенно вглядываясь в серую стену за моей спиной, и чем больше никотина попадает в его организм, тем больше расслабляются плечи, сглаживаются морщинки в уголках глаз, почти бесследно исчезает глубокая борозда на переносице, возникающая всегда, когда Слава напряженно думает.
Неужели это так помогает? Табак, пропитанный вредными смолами, действительно, способен облегчить душевную
— Брось, — голос Лисицкого выводит меня из оцепенения.
Спокойно отмахивается от надоедливого шмеля, кружащего над нашими головами, и продолжает дымить, явно не понимая, как значимо для меня его присутствие.
— Ты единственный, кто остался рядом. И я это очень ценю.
— Правда? — теперь вскидывает на меня свой взор, нервно передернув плечами, и отворачивается, выдыхая табачные пары в сторону. — Я предал тебя не меньше, чем Громов. Так что не возводи меня в лик святых.
Бычок не долетает до урны. Все еще тлеет на грязном асфальте, пока мужчина бредет к парковке. Знаю, что он корит себя за случившееся: за то, что не остановил меня на том чертовом банкете, когда я пожирала глазами своего партнера по танцам, не ведая, что в голове Гоши нет места для мыслей о неприметной Лизе Волковой. А что уж говорить о сердце? Жалеет, что не открыл мне глаза, когда я, пребывая в своих розовых мечтах, выводила закорючку в книге регистрации браков, и вряд ли когда-то простит себя зато, что не пошел против друга, когда узнал о его связи с бывшей невестой.
— Я не виню тебя, Слава, — устраиваюсь на сиденье, и закрываю глаза, больше не в силах сопротивляться отяжелевшим векам. Не он виноват в том, что мы с Игорем не сумели сохранить семью, не он развлекался с любовницей за моей спиной, а потом заваливал меня подарками, желая приглушить голос совести, в наличие которой, если быть честной, я до сих пор сомневаюсь. Не он выставил меня на улицу с одним чемоданом, вдогонку изваляв в грязи мои чувства, и, уж точно не он спрятал от меня детей, тоска по которым ежесекундно прожигает душу.
— А зря. Я давно мог положить конец этому фарсу, и, возможно, сейчас тебе не пришлось бы в одиночку разгребать последствия.
— А я не одна, — касаюсь его руки, замершей на рычаге автоматической коробки передач, и разворачиваюсь вполоборота, больше всего на свете мечтая избавить его от мук совести.
Как бы он себя ни винил, обижаться на него я не могу. Не могу позволить себе возненавидеть еще и его, иначе просто умру от холода, сковавшего мое сердце.
В мире много несправедливости и боюсь, нам не хватит всей жизни, чтобы сочувствовать каждому, кто впадает в немилость фортуны. Кто-то теряет родителей, кто-то расстается с финансами, кто-то прощается с друзьями, а кто-то, как я, просто не сумел заслужить любви собственного супруга. И, как бы печально это не прозвучало, спасти всех и каждого — непосильная задача для человечества.
— Давай договоримся, — крепче сжимаю пальцы на мужской руке, и укладываюсь щекой на мягкую спинку. — Хватит разговоров о Громове. Сегодня их итак было предостаточно, чтобы меня начало воротить лишь от одного звука его имени. Как твоя поездка?
— Отлично. Подписал контракт, присмотрел здание под филиал, так что на конец сентября запланировал открытие, — водитель, наконец, расслабляется, или очень умело делает вид, что сумел прогнать из головы тревожные мысли.
Сворачивает на шоссе, намереваясь отвезти меня куда угодно, лишь бы не в затхлую коммуналку, за спокойную жизнь в которой мне приходиться бороться изо дня в день, и пускается в разговоры о делах.