Прямой наследник
Шрифт:
А вот экскурсия наша чуть сразу под откос не пошла, ибо влипли мы прямо в склоку двух авторитетов, Збынека и Кассиодора. Збынек, как приехал, всюду свой нос совал:
— А это почему?
— А здесь что такое?
— Это зачем вы так крепите?
Потом начал бухтеть, что все не так надо делать и буквально через неделю ведавший Пушечным двором дьяк приволок мне чеха на расправу. Тут-то и всплыло, что несмотря на все мои упования на взаимопонятность славянских языков, «пушкарж» скорее «оружейник», чем «пушечный мастер». Я и подумал, что надо бы их с механиком Кассиодором из Мореи засадить за создание легкого огнестрела, замок фитильный придумать или какой сейчас можно сделать? Но человек предполагает, а бог располагает, у этих двоих производственный цикл состоял из двух фаз: склоки, когда они ругались, обзывались, призывали всех святых в свидетели до тех пор, пока не утрясали все детали и не приходили к общему знаменателю; и спокойной тихой работы по воплощению в металл. Самое забавное, что ругались они на разных языках — на чешском и греческом, но неплохо друг друга понимали.
Вот нам и повезло попасть в первую фазу. Курчавый тощий грек наскакивал на лысенького упитанного чеха и оба орали так, что даточные людишки, приписанные ко двору круглое таскать, плоское катить, останавливались послушать:
— Лотринска збрань!
— Вомвардизо!
— Драждяны кусь!
— Энетикос пирофис!
— Каренбюксе! Тьфу, возилки пушка!
Как оказалось, это вовсе не ругательства, а поиск наилучшего образца для создания русской артиллерии. Причем грек оперировал познаниями в основном теоретическими, ибо в Византии, как ни странно, своего пушечного производства не было и орудия они импортировали из Италии. Хотя почему странно? Империя скукожилась, сил на промышленный проект на острие новейших технологий просто нету.
А вот чех насмотрелся на огнестрел — пятнадцать лет гуситы успешно отбивались от крестовых походов не в последнюю очередь благодаря пушкам. Збынек даже утверждал, что под Усти-над-Лабем (вот еще бы знать, где это и что там за сражение) у гуситского вождя Прокопа Голого имелось чуть ли не две сотни пушек. Врал, наверное, но даже с поправкой на «пиши басурман больше», все равно впечатляло. Особенно меня заинтересовали даже не тяжелые гуфницы, а легкие тарасницы и по результатам спора-скандала мы выработали техническое задание.
— Можем отлить велку збрань, княже, — втюхивал мне идею осадной артиллерии чех.
— А на что? Нам орду в поле посечь надо.
— Так потшебуете тарасницы, возилки, на дву колех.
Оказалось, легкая полевая артиллерия в европах уже есть, но все увлекаются тяжелой. Чуть ли не каждый властитель требует построить ему бомбарду (те самые вомвардизы, за которые ратовал Кассиодор) максимально большого размера. Да, но нет — начнем пока с малых калибров, с каменного дроба, отработаем технологии, набьем руку и только тогда примемся за стенобитные орудия.
Тем более, что гуситская идея вагенбургов отлично ложится на потребность в мобильности и стойкости против наскоков кочевников. Помнится, у стрельцов было нечто похожее под названием «гуляй-город», вот и внедрим пораньше. Артиллерию же будем делать легче и подвижнее — одна лошадь тянет пушку, другая повозку с зарядами и справой, вот и весь поезд.
Застывшая до каменной твердости земля, засыпанная не в первый раз снегом, дрожала от множества конских копыт — из-за перелеска выметнулись своры хортых собак, следом доезжачие, и погнали матерущего волка. Тот еще чаял уйти, огрызался на ходу, но цепь загонщиков уже выехала навстречу.
Свист, крики, ржание, лай, хрип!
Рядом Волк хищно скалился, отчего рубленое лицо с сизо-красным шрамом еще страшнее, и разбойно свистел, вздымая плеть-свинчатку. Вот он пусть и валит зверюгу, а я обожду, охотник из меня так себе, исключительно по обязанности. Ну разве что еще промчаться верхом на Скале, чтобы ветер в ушах свистел, а вот с холодняком на хищника выходить — извините, слабоват.
Тем более у нас тут две основные причины смерти — нутряной почечуй и медведь задрал, вот и хочется уполовинить шансы старушке с косой. Особенно после той охоты, где меня забодала корова. Лесная такая, лосем называют. Я-то поначалу еще пыжился, пытался соответствовать принятому тут образу князя — воин, охотник, орел шизопузый…
Тогда на меня сквозь осинник ломанулась громадная горбатая туша, я изрядно перетрухнул и в первые мгновения даже не понял, что это. Мало ли, времена древние, вдруг лешие да кикиморы реально существовали, просто до эпохи пара и электричества не дожили? Но секундой позже услыхал храп и скорее почуял, чем увидел, что собаки вцепились в ноги и уши зверюги, но полутонную тушу это не остановило. Оставалось уповать на крепость копья, да на то, что соратнички не бросят князя в противоборстве с разозленным быком, которому что меня порешить, что елку объесть — все едино. Рога здоровенные, копыта острые, даст по башке и поминай как звали, лоси даже крепкоголовым медведям лбы прошибали.
Вот такая животина на меня и выскочила, да Волк успел упереть рогатину в землю и прижать конец ногой, уставив рожон встречь бычаре. Лось мотнул башкой со страшными рогами и сбросил с себя одного из псов — похоже, вместе с откушенным ухом.
А дальше у меня опять замедлилось время и я видел кадр за кадром и как собака отлетает в сторону, и как у Волка поехала рогатина, и как бык, выдергивая длинные ноги из снега, нависает над Волком, и как я, не помня себя, тычу зверя копьем в бок и отстраненно понимаю, что это живая плоть и что надо давить, чтобы достать сердце…
Как там Волк извернулся, не знаю, но лось упал, выбив у меня из рук копье, а молочный братец выхватил нож, вцепился лосю в могучую шею и ткнул несколько раз наугад.
Лось хрипел и молотил копытами, пытаясь встать, я заторможенно соображал, что подойти к нему можно только со спины и кинулся обходить, держась подальше от смертоносных копыт и рогов, но тут выскочил Ваня Гвоздь и пырнул лося длинной рогатиной, а затем и Васька Образец широким охотничьим копьем докончил дело.
— Здоровый… — потрясенно оглядел тушу Васька.
— Кровищи то сколько, — обалдело вякнул Гвоздь, видать, тоже бравший лося впервые, — Волка, эвон, всего окатило, как с ведра.
Они без умолку говорили, а я, опасливо косясь на последние судороги лосиных ног, доковылял до братца и помог ему встать.
— Кочка, — выдохнул Волк.
— Какая кочка?
— Под снегом, рогатина съехала, не удержал…
Со всех сторон набегали ближники, собаки рычали, чуя острый звериный дух, и норовили ухватить лесного великана за мясистую губу. Волк в каше из снега, хворостин и крови искал нож, а я добрел до местечка почище, пробил рукой наст, зачерпнул и размазал по лицу ледяное крошево, мигом потекшее за ворот.