Прямой наследник
Шрифт:
Вот тогда-то, под рев охотничьего рога, сзывавшего загонщиков на добычу, я и решил что ну его нафиг бодаться со зверем один на один, умом надо выделяться, умом, а не строкой в летописи «того года великого князя медведь заел, ничтоже не оставив».
Так что пусть травят, а я просто верхом прогуляюсь, посмотрю на чужую удаль и молодечество. Вон, Волк догнал серого и отмахнул тезке по черепу тяжелой плеткой — вот и все, нету зверя.
Потом мы веселой гурьбой доехали до усадьбы, выстроенной специально для таких вот охот под Переславлем, где нас уже встречали горячим медом да истопленной банькой.
Привычных мне сказок, где Иван-царевич, Серый волк, Елена Прекрасная тут еще не знали. Вернее, не сложили, потому как Ремез помнил невероятное количество баек, припевок, сказов и тому подобного, но все было или нарочито грубо, на скомороший лад, либо отдавало такой хтонической архаикой, что хрен бы мне кто в детстве дал такое читать. Ванятка на лопате у Бабы-Яги перед посадкой в печь это еще цветочки, так что я предпочитал былины. Самое то — складно, духоподъемно, Илья Муромец громит Калина-царя (а царями у нас тут зовут ханов), Алешка, Ростовского соборного попа сын, колотит Тугарина, Добрыня — Змея, ровно то, что надо, имея в виду неизбежные столкновения с кочевыми ордами.
Зима года 6944-го прошла в относительно спокойных трудах, разве что великокняжеский домен прирос двумя уделами, хоть и небольшими, со столицами даже не в городах, а в селах. Князь Юрий Иванович Прозоровский, будучи не сильно способным к хозяйству, запутался в долгах и предложил мне выкупить его масипусечное княжество. Немного уточнив обстановку, я гнусным образом воспользовался безвыходной ситуацией и выкупил не только удел, но и титул, приняв Юрия Ивановича на службу. Некоторые посчитали это порухой чести княжеской, но в то же время им очень понравилось, что местничать с Прозоровским будет куда легче.
Убедившись, что я все выполнил по договору, примеру последовал родственник бывшего князя Петр Семенович, князь Сицкий. Тех сынов боярских и дворских, что остались без места, я забрал и перевел в Устюжну «в городовой полк», негоже оставлять промкомбинат без охраны.
Ехали люди от Шемяки, Никула прислал двоих ученых греков (коих сразу заграбастал Герасим — плохо у нас пока с образованным клиром), да и сам уже собрался возвращаться, потому что сколько же можно? Греки же оказались отнюдь не технарями, но грамматиками, риторами и… номикосами, то есть законниками. И это весьма кстати — пора, пора писать новый Судебник! Но для начала пусть они мне напишут городской устав, чтобы потихоньку вводить его в великокняжеских городах. Практика устюжская есть, вот и добавим теорию, ибо толковое законодательство как бы и не важней всех вундервафель.
Ну и готовили мы экспедицию в Персию. Дело большое, рисковое — отбирали участников, стражу купеческую, осматривали и покупали в волжских городах вытащенные на берег ради зимы лодьи, собирали товар.
— Первым делом доправиться до Иске-Казан, там поставить двор торговый. Людишек казанских нанять, чтобы в излучине у Самары…
— Самархи, — поправил меня Данила Бибиков, единственный
— …Самархи, на горах, сыскали самородную серу, и покупать у них по доброй цене.
— А коли нету там серы? — влез сурожанин Андрей Шихов.
— Есть, мне о том верно Иван Чешок баял, а он по Волге до Хаджи-Тархана спускался.
— И много ее там? А то, может, Чешок-то видал кусок с воробьиный носок, — продолжал сомневаться купец.
— Сколько бы ни было. Ты наказ понял? — упер я в Фому Неверующего палец.
— Ну… да… — смешался Шихов.
— Повтори.
— Серу сыскать…
— Где? Кому?
Андрей выдохнул, помолчал и выдал:
— В Иске-Казани нанять людишек, чтоб сыскали серу в излучине Итиля на горах и скупить всю.
Вот то-то же, а то знаю я вас. Так и пошли дальше — задача, уразумение, проверка уразумения. В Персии сейчас много чего делают, сказывали, что там ветряные мельницы ловко строить умеют, вот мастеров и поискать. Оружейники, медники бумагодели, да мало ли какое полезное знание сыщется за морем.
— А коли нас дальше Хаджи-Тархана не пустят?
— Ищите знающих людей там. Но коли вы двор в Казани поставите и серу привезете, считайте, что все исполнили.
Глава 19
Триумф политический и семейный
Радостный гомон сменило потрясенное молчание и неясный рев. Густо собравшийся у самого края посада, где Орбат упирался в мостик над Черторыем, народ напряженно тянул шеи, пытаясь высмотреть источник звука. Не удержался и я и слегка стронул Скалу в сторону, чтобы крайние избы не загораживали Можайскую дорогу.
Мать честная…
Ну кого можно ожидать во главе колонны триумфатора, торжественно въезжающего в столицу? Его самого, в парадной одежде, но тут…
Первым топал босыми ножищами косматый худой поп ростом с высоченный деревянный крест, который он и тащил в руках. Рубище развевалось, на груди в такт шагам болтался немаленький наперсник, а сам поп ревел медведем с такой силой, что издали и слов разобрать невозможно. Мне даже показалось, что при каждом трубном взрыке встают дыбом его давно не мытые волосы. Но нет, просто ветер теребил, а когда он приблизился, стало ясно, что он поет псалмы.
Вроде бы.
Во всяком случае, несколько знакомых слов я сумел разобрать. Скала недовольно фыркнул и переступил ногами, малость отдаляясь от шума, но следом за попом, коего провожали восхищенные взгляды посадских, шла уже вполне человеческая пехота с копьями и даже пищалями, больше похожими на небольшие пушки.
Пушки большие тоже были. Даже очень большие, но одна. Упряжка, не соврать бы, лошадей в двадцать, волокла невдолбенную бомбарду, самое огроменное орудие из тех, что мне довелось тут видеть — калибром, наверное, в локоть. Судя по полоскам и отсутствию декора, пушчонка кована из железных лент и скреплена встык железными же обручами. Вполне пригодное изделие, хоть и не самый хай-тек, хай-тек же у нас это бронзовое литье, которое и пытаются освоить на Пушечном дворе. И лафет у нее — танком не пробьешь. Дуб, окованный железом, весом тонны две-три, не меньше. Одни колеса сплошные чего стоят.