Прямой наводкой по врагу
Шрифт:
Так закончился мой долгий путь в армию.
Глава 4. Три месяца в военном училище и два на формировании
Курсант
15 мая 1942 года я оказался в составе небольшой команды, отправившейся пассажирским поездом «Ташкент — Алма-Ата» в Рязанское артучилище, которое тогда размещалось в станице Талгар, что в двадцати километрах от тогдашней столицы Казахстана. Большую часть пути за окном вагона виднелась безграничная степь, зеленый простор которой был расцвечен гигантскими алыми пятнами цветущих тюльпанов — удивительно красивый пейзаж. Прибыл в Алма-Ату (я склоняю название этого города, потому что именно так мы говорили в те годы). Город, совершенно не похожий на Ташкент,
Команда наша прибыла в училище около девяти вечера и была размещена в помещении сенного склада. Принимавший нас дежурный запретил выходить наружу, пока не пройдем санобработку, погасил освещение и велел отдыхать до ужина. Утомленные долгим путешествием, мы расположились на сене и мгновенно уснули крепким сном. Во втором часу ночи нас разбудили на ужин: картофельное пюре и белый хлеб. Каждый получил четверть буханки хлеба и заполненный почти доверху солдатский (емкостью около двух литров) котелок горячей мятой картошки, в которой явно присутствовало много сливочного масла, видимо, в качестве компенсации за несъеденные накануне завтраки и обеды. Я до сих пор поражаюсь; как сумел спросонку одним духом «умять», ничем не запивая, такую огромную порцию, а затем тщательно выскрести котелок и облизать ложку.
Обычный срок подготовки лейтенантов в военных, училищах с началом войны был сокращен вдвое, до одного года, поэтому период нашего карантина был коротким, и очень скоро мы были приведены к присяге. Еще в мае начались интенсивные занятия.
Команда прибывших из Ташкента была целиком зачислена в третью (звукометрическую) учебную батарею первого учебного дивизиона. В первой батарее готовили командиров огневых взводов, во второй — командиров взводов управления. Наша специальность считалась самой сложной, так как требовала хорошего знания тригонометрии. Кроме того, большинство личного состава звукометрической батареи располагается довольно далеко от переднего края. (Кстати, известный писатель А.И. Солженицын был на фронте командиром такой батареи.) В первые месяцы учебы все три батареи занимались по единой программе. О том, как мы жили и учились, свидетельствуют строки из моего письма Вере, написанного 6 июня 1942 года.
«Как мы живем? Подъем в 5 часов утра, зарядка, умывание в горной речке. После завтрака начинаются занятия: семь часов до обеда, два — после. Положен и час отдыха днем, который редко используется по назначению. Обещают по воскресеньям водить в кино, на концерты... Взводными в наших классных отделениях являются лейтенанты, недавние выпускники этого же училища. Все, с кем встречался, хорошие люди, хорошие воспитатели. О старшине и младших командирах из числа курсантов этого сказать не могу...»
Небольшой комментарий по поводу старшины.
Вся наша учебная батарея недолюбливала старшину-сверхсрочника Зинчука, которого в первые же дни прозвали «Запевай-Отставить». Команду «Запевай» я впервые услышал на второй день пребывания в училище. Ее очень своеобразно, с ударениями на обоих «А», выкрикнул Зинчук. Не успели курсанты затянуть какую-то песню, как еще громче раздалось: «Отставить!» Как мы ни старались, несколько дней вторая команда незамедлительно следовала за первой. Наконец мы кое-как спелись, и старшина признал это пение приемлемым. Наш репертуар — три строевые песни времен Гражданской войны. Думаю, что их пели подчиненные Зинчуку курсанты многих поколений. (Слышали мы строевые песни соседних учебных батарей. Их репертуар тоже состоял из старых песен. Самой «свежей» у них была песня о трех танкистах.)
Пели мы до десяти раз в день (из них шесть раз по дороге в столовую и обратно), и это всем изрядно надоело, но приходилось терпеть.
* * *
Вот наши песни. Впервые я слышал их еще мальчишкой в начале тридцатых годов, когда в небольшом городе, где я жил, маршировали красноармейцы.
Эй, комроты, Даешь пулеметы, Да ленты поскорее, Чтоб было веселее.Железным шагом, Врагов сметая,Месяца через два после начала учебы терпение наше лопнуло. Это случилось в тот злополучный день, когда Зинчук начал откровенно издеваться над нами. Батарея направлялась в столовую с работ по заготовке дров в лесу, расположенном в пяти километрах от училища. Мы шли с двух-трехминутным опозданием к началу обеда. Когда до заветной цели оставалось не более километра, раздалось привычное: «Запевай!» То ли наш запевала был не совсем в голосе, то ли усталые и голодные курсанты на этот раз начали петь менее стройно, чем обычно, а скорее всего Зинчук был не в духе, во всяком случае, через полминуты прозвучало ненавистное: «Отставить!», от которого мы уже успели отвыкнуть. Вторая попытка спеть ту же песню была так же забракована. Вероятно, все мы страшно обозлились, так как после третьего «Запевай!» и вступления запевалы ни один из нас не подхватил песню. Это было серьезным нарушением армейского устава, но, видимо, старшина понял, что перегнул палку: он остановил батарею и объявил, что на вечерней поверке строго разберется с нарушителями устава. В итоге мы опоздали в столовую минут на десять, и когда прозвучала команда: «Батарея, встать! Выходи строиться!», в тарелках у многих еще оставалось изрядное количество еды. На вечерней поверке многословный Зинчук долго распекал «бунтовщиков» и предупредил, что при повторении подобного мы предстанем перед трибуналом. Со следующего дня все «вернулось на круги своя».
Второй причиной антипатии к старшине были его бесконечные нудные наставления, которые он провозглашал во время вечерних поверок. Это происходило на плацу в темноте, когда у многих после трудного дня уже слипались глаза, а кое-кто переминался с ноги на ногу, с нетерпением ожидая, когда можно будет побежать в туалет. А старшина все поучал да поучал... Однажды, когда он завершил свою проповедь, я громко, так что всем было слышно, произнес: «Аминь!» Курсанты едва сдерживали смех, а разъяренный старшина долго пытался выявить нарушителя воинской дисциплины. К чести моих соседей по строю, ни один не выдал меня.
* * *
Должен сознаться, в том письме любимой девушке я не рассказал о некоторых трудностях моего вхождения в жизнь военнослужащего. Речь идет о двух проблемах, возникших при освоении военного обмундирования. Во-первых, оказалось, что совсем непросто обмотать ноги портянками так, чтобы, обув сапоги, почувствовать полный комфорт. Более того, после команды «Подъем!» эту операцию надо было выполнить за несколько секунд, иначе опоздавшего к утреннему построению ожидал наряд вне очереди (как правило, самый неприятный — круглые сутки дневалить в казарме, следить за порядком во всех помещениях, неоднократно мыть полы везде, включая туалет). Поэтому все курсанты, разувшись перед сном, аккуратно раскладывали портянки поверх выставленных рядом с койкой сапог. После побудки оставалось просунуть ногу с портянкой внутрь сапога, с тем чтобы потом, по команде «Вольно, разойтись!», тщательно перемотать портянки. Мне, городскому парню, никогда до этого не носившему сапог, пришлось осваивать всю эту незнакомую технологию в основном «методом проб и ошибок», добавлю — довольно болезненных.
Второй проблемой был также незнакомый мне элемент курсантского обмундирования — подворотничок (узкая полоска белой ткани, которую полагалось пришить к внутренней стороне воротника гимнастерки). Здесь меня, маменькина сыночка, подвело неумение пользоваться иголкой с ниткой. Не забуду, как я в составе группы курсантов-новичков получил первую двухчасовую увольнительную в город. Дежурный офицер, стоявший у ворот, прежде чем выпустить курсанта за пределы училища, придирчиво осматривал его внешний вид. Некоторым пришлось подтянуть ремень, другим — возвращаться в казарму, чтобы наваксить сапоги. Мне было велено отпороть косо-криво пришитый подворотничок и пришить его «как положено». Со стыдом вспоминаю, что добиться более-менее приемлемого результата мне удалось лишь за несколько минут до истечения срока увольнительной, так что мой первый выход за пределы училища, увы, не состоялся. (И все-таки довольно скоро я научился мастерски накручивать портянки и почти идеально пришивать подворотнички.)