Прыгай, старик, прыгай!
Шрифт:
Летел к чёрту график. В дирекции зашевелилась паника. А люди все разошлись на двухдневный отдых пить козье молоко и слушать магнитофоны.
И тогда проходивший по своим делам Гундосый, которому на стройке было надо украсть ведро цемента, поскольку он переделывал крыльцо у своего дома, сказал, что если ему дадут человек пять, лебёдку и трос, то за субботу и воскресенье он этот котёл подтащит к зданию и тем освободит подъездные пути.
Предложение было дурацкое, потому что проволочить этот котёл через всю территорию строительства было непосильно пятерым человекам даже с применением ручной лебёдки. Нужны
Но и природа есть природа. Против неё тоже не попрёшь. Особенно если у неё голова на плечах, а в голове мозги с извилинами.
Гундосый был представителем той природы, у которой извилины. Это все поняли, когда, махнув от безвыходности, указали ему — делай как знаешь! — и остальным:
— Не мешайте ему.
Гундосому дали пять человек, лебёдку, кусок рельса (зачем-то он попросил, и ему дали) и трос и стали с тоской и отвращением глядеть на его ненаучные действия.
Гундосый измерил тросом расстояние от котла до недостроенного завода, зиявшего незастеклёнными дырами окон. Потом тем же тросом окольцевал котёл и снова отмотал трос и измерил его шагами. Потом велел вырыть шесть ям от котла до здания. Потом он и остальные заложили поперёк окна, с внутренней стороны, рельс и привязали к нему лебедку. Потом опять свободно окольцевали с двух сторон котёл тросом, и Гундосый сказал:
— Три, два, один… пуск…
И только тут багровый директор понял замысел Гундосого.
Тот и не собирался волочить котёл по земле. Он собирался его катить.
Почему эта простая мысль не пришла никому в голову? Потому что у этого котла был выступ, делавший непригодным эту затею. Но Гундосый не стал спорить с выступом, а сделал для этого выступа шесть ям. И в эти ямы стал попадать выступ, когда котёл покатили с нестройными матерными криками.
Весь город об этом знал, и директору впервые пришла в голову шальная мысль, что если начать с охраны человеческой природы, то всё остальное приложится.
Володин тоже знал этот случай и потому, упомянув про Гундосого, неловко осёкся.
Однако сказал Павлику-из-Самарканда:
— Кончайте хулиганить, ясно? Иначе приму меры. И что вас, дьяволов, тянет валяться на этом газоне? Это же центр города! Что вы, козы неразумные?
— Коза тоже соображает, — возразил Павлик-из-Самарканда. — От этой травы воздух слащще.
И тут хлопнула форточка от налетевшего порыва сквозняка, а когда Володин поднялся запереть её наглухо, то в окне он увидел Громобоева, который гнался за своей шляпой, а за ним, задрав хвосты, мчались городские козы.
— Непростой человек… Ох, непростой, — сказал Павлик-из-Самарканда, тоже заглядывая в окно.
Володин и сам это понял уже давно и потому промолчал.
Тут ветер дунул с такой силой, что швырнул шляпу и самого Громобоева прямо на газон. Козы ахнули и, освобождённые от сомнений, ринулись за ним.
Павлик-из-Самарканда грубо захохотал, а Володин увидел, как громобоевскую шляпу кинуло на монумент, зовущий ко всему прекрасному.
Громобоев потянулся за шляпой, но ветер, неприлично задрав ему пиджак, так что стали видны его знаменитые подтяжки, повалил Громобоева вместе с жестяными призывами
Володин застонал, а Павлик-из-Самарканда закричал, сверкая нержавеющими зубами:
— Гляди! Гляди!
И было на что поглядеть.
Монумент рухнул, выворачивая клочья дёрна и комья цемента, и в земной тверди образовалась дыра, а из этой дыры в небо рванул фонтан.
Когда Володин и Павлик-из-Самарканда прибежали на площадь, то Громобоева и коз-анархисток будто ветром сдуло, а вокруг растекавшейся позорно-громадной лужи толпились жители со злорадными лицами.
— Я вам покажу власть над природой, — бормотал Громобоев, мчась вслед за шляпой.
А за ним скакали ликующие козы, мотая длинными сосками. Козы первые поняли, кто он такой. Они справочников читать не умели.
Фонтан бил вверх метров на пятьдесят. Охотников бороться с ним не находилось. Снимать со строительства рабочих тоже никто не решался.
У Гундосого вчера был скромный праздник по поводу окончания первой очереди строительства крыльца, и сегодня наутро ему было грустно.
По улице бежала отличница Люся, стараясь не расплескать висящие на коромысле полные ведра.
— Люся, дай буржумчику? — с грустной иронией сказал Гундосый. — Душа мается.
— Пей, — остановилась Люся. — Не плескай зря.
Гундосый приложил пересохшие губы к ледяному краю ведра, сделал первый счастливый глоток и отпрянул.
В вёдрах действительно был боржом, который весь город вот уже четыре часа добывал открытым способом.
Надо ли рассказывать, что после этого приехала академическая минеральная комиссия, которая и постановила, что вода в источнике неслыханно полезного состава и тонизирующих веществ, и приказала в короткие сроки проложить трубопровод к заводу фруктовых вод, чтоб она дуриком не утекала по кюветам в несудоходную реку, для чего выделить фруктовому заводу фонды и мощности.
Город затих. Ему угрожало третье строительство.
А где боржомчпк, там лечебные санатории, окружающие их шашлычные и толпы в пижамах, и, стало быть, старой жизни и так и так конец.
Новая жизнь приближалась с ошеломляющей скоростью, но выглядела не так, как представляли её себе и Володин и директор. И они не любили её, такую светлую жизнь, потому что она была запрограммирована не ими и выглядела как сумма непредсказуемых внезапностей.
И директору впервые в голову пришла мысль, что приспосабливаться к будущей жизни придётся ему самому и его электронике, а не только этому заштатному городку с гундосыми рационализаторами и козьей анархией.
Эта мысль пришла ему в голову, когда он отдыхал от сладостных Аичкиных объятий, и он вздрогнул.
— Что ты, милый? — жарким шёпотом спросила Аичка.
— Давай у нас будут дети… — жарким шёпотом ответил директор и почувствовал прилив сил.
И тут он вспомнил, где он слышал имя «Сиринга», и вдруг понял всё, что было непонятного в его жизни.
Директор тогда был не директор, а студент и захлёбывался физикой. А так как по его характеру всё у него происходило с перебором, то он уверовал, что физика решит всё и спасёт мир. Что если знать, из каких кирпичей этот мир сложен, то можно будет его переложить по желаемому образцу. Дело было за образцом.