Прыщ
Шрифт:
— Да. Надобна вся эта… сброя воинская. Край надо. Вот я и толкую: отдай, что для боярской дружины. А я про… разбойничье майно не вспомню. А?
Слишком быстро для неё меняется ситуация, скачет её эмоциональное состояние. В начале, уверенная, что я испугаюсь показаний Рыксы, была деловита, энергична, уверена в себе. Когда провалился «план А» — она, хоть и смутилась и рассердилась, но не запаниковала. Предвидела, предусмотрела и вытащила «план Б». Вполне уверенно улыбалась мне: не шиш, который с ножом может кинуться — можно не бояться. А простой честный человек, чужак пришлый, против местной опытной боярыни, опирающейся на закон, на
Но я не испугался, сам продемонстрировал некоторые познания по теме. У неё возникли сомнения: закон мало знать, надо знать правоприменительную практику. А был ли закличь по вещам взятыми не клетными татями, а речными шишами? А во что станет разборка местных вирников моего майна на её дворе…?
В этот неустоявшийся ещё букет сомнений, туманных вариантов и исходов, вдруг пришедший на смену столь приятной уверенности, вклинилась нотка человеческих отношений. Ей вдруг напомнили, что она не только «хозяйствующий субъект», но и женщина. Способная нравится, вызывать чувства, привлекать мужское внимание.
Полгода вдовства, явно, не прошли для неё легко. Смерть мужа, с реальными или придуманными подробностями о «жаркой сударушке», с которой его сняли перед смертью, управление рассыпающимся хозяйством, юность сына, который ещё должен получить подтверждение своего статуса боярина после похода. А в поход-то надо ещё собрать — ей, бабе, собрать в поход боярскую дружину! Как не ошибиться-то?! А ведь сынок может с той ошибки и погибнуть… тогда… вотчину-то заберут. А меньших куда? Дочек-то скоро и замуж надо…
Энгельгард отмечает:
«Мужик надеется на свой ум, на свою силу, способность к работе. Баба не надеется ни на ум, ни на силу, ни на способность к работе, баба все упование свое кладет на свою красоту, на свою женственность, и если раз ей удалось испытать свою красоту — конец тогда».
Именно это здесь и произошло: оказавшись во главе хозяйства, она вытягивала его, надеясь на свой ум и умение работать. Попыталась «умом» взять очень нужную «дружинную справу». И тут я показал, что «надежда на ум» — ложная. То, что она сама, похоже, чувствовала всё время своего вдовства. И напомнил о том, что она «самая обаятельная и привлекательная».
«Упование на красоту» — для неё естественно, в этом она воспитана и уверенна с самого детства. «Волос долог — ум короток» — русская народная мудрость. То, что ей пришлось, оказавшись, по сути, «первым лицом» в семействе и в вотчине, «надеяться на ум» — несчастье, тяжкое испытание. Моё «тактильное» напоминание легко сбило её в обычную, нормальную, по всей жизни проходящую, колею. Вот на этом «поле» она знает, понимает, умеет.
Конечно, был б её воля… я для неё отнюдь не «венец мечтаний». Чужак мутный. Не «принц на белом коне». Так, юнец-недоросль. У неё свой сын таких же лет. Но…
«Младший лейтенант, мальчик молодой, Все хотят потанцевать с тобой Если бы ты знал женскую тоску по сильному плечу…».Плечи у меня… нормальные. Бывают и шире. Но почему бы и нет? Поиграть, пококетничать с молоденьким мальчиком, «покрутить динамо»… А цель-то… а сумма-то…
И снова Энгельгард:
«За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь, о самой же и говорить нечего. «Это не мыло, не смылится», «это не лужа, останется и мужу», рассуждает баба… А проданная раз девка продаст, лучше сказать, подведет, даже даром, всех девок из деревни для того, чтобы всех поровнять. Охотники до деревенской клубнички очень хорошо это знают и всегда этим пользуются. Нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой-нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы шито-крыто, делают все».
В «Святой Руси» о невестах частенько говорят — продали. Ибо брак есть сделка, «рукобитие», результат торга. «А проданная раз девка… о самой же и говорить нечего». Тем более, что стоимость вооружения боярской дружины, даже в усечённом — для лодейного похода — варианте, тянет от полсотни гривен. А уж при нынешнем троекратном росте… «лишь бы шито-крыто», «делают все».
«Бабы скорее берутся за всякое новое дело, если только это дело им, бабам, лично выгодно. Бабы как-то более жадны в деньгах, мелочно жадны, без всякого расчета на будущее, лишь бы только сейчас заполучить побольше денег. Деньгами с бабами гораздо скорее все сделаешь, чем с мужчинами».
Забавно. Прошло полтора века. За тысячи вёрст от поместья Энгельгардта, в другой стране, в другую эпоху, в частной дружеской беседе старых знакомых, вдруг звучат для меня показания очевидца:
— Тамошние бабы очень Энгельгардта не любили. Он мужикам, мужьям их, более водкой платил, а не деньгами.
Не знаю, врать не буду, может, и сплетни злые.
Впрочем, «делают все» не означает «всё и везде». Звать меня в опочивальню… это вряд ли. «Со свиным рылом — в калашный ряд»…
Рада некоторое время пристально разглядывала меня, потом решилась, окинула взглядом трапезную, велела слугам собрать и унести посуду. Едва Резан со старухой-служанкой удалились, и мы остались одни, как она, многозначительно улыбаясь и неотрывно глядя мне в глаза, снова наклонилась ко мне, прогибая спину, нависая, вдруг ставшей особенно видимой, отяжелевшей, грудью над столом. Потом чуть провела рукой по отвороту летника, чуть сдвигая его в сторону, так, чтобы мне был снова хорошо виден выпирающий, сквозь одежду под тяжестью отвисшей груди, сосок.
Чуть воркующий, сразу обретший глубину и бархатность голосок, произнёс:
— Ну и как же мы, мил дружок Иванушка, эту нашу заботу порешаем?
Пальчики левой её рук легонько скользили по края летника. Чуть задевали, сдвигали, приподнимали грудь. Она слегка колыхалась, намекая на нечто восхитительное, скрытое там. Под тонким слоем ткани, из-под которой выступает только вершинка, да иногда проявляется движение мягких округлостей. Эта скрытость, таинственность, невидимое, но явно обозначаемое присутствие… всего этого… действовало затягивающее и возбуждающе. Мои мозги, внимание — вышибало совсем.
Умом, остатком, краешком разума я понимал, что меня просто соблазняют, просто «имеют». Для достижения своих, сугубо имущественных целей. Вот уже и забота о вооружении дружины стала «наша». Но остановиться… я протянул руку и ухватил её за подставленную, сдвинутую её собственной рукой мне навстречу, грудь. И сжал.
Её «ах» был почти неслышным и имел совсем другую интонацию, чем только что прежде: не удивления, а наслаждения. И глаза её не распахнулись, как давеча, в изумлении, но медленно закатились от удовольствия.