Прыжок в ничто

Беляев Александр Романович

— Так я и поступил, мистер, потому что это был самый логичный вывод. Но легко придумать, да трудно осуществить. Вынуть ключ из каюты — незамысловатая вещь. Одна леди Хинтон и Эллен запираются изнутри. Взять ключ не трудно, но попробуйте двадцать один раз приложиться к дверному замку каюты Ганса и столько же раз — каюты Винклера, и так, чтобы никто не заметил этого, а тем более они сами. Надо пользоваться моментом, всегда быть настороже — словом, бездна хлопот, изобретательности, находчивости. Итак, к замку Винклера подошел ключ лорда епископа, а к двери Ганса — Мадлен. А если ключ Делькро подошел

к замку Фингера, то и ключ Фингера открывает замок прекрасной Мадлен. Мое дело сторона, но я неоднократно видел, как Мадлен беседует с Гансом…

Пинч не мог понять, каким образом он вдруг оказался в коридоре. Болели челюсть и затылок. Удар Стормера был молниеносен и оглушителен.

Просунув в двери каюты голову, он кончил скороговоркой:

— Я проник в комнату Ганса, когда тот стоял на вахте, обнаружил над столиком портрет Ленина. На столике — немецкое издание «Капитала» Маркса и перевод на немецкий язык книг Ленина.

— А Винклер? — спросил Стормер.

— Но если этого мало для вас, вот вам еще кое-что получше, — продолжал Пинч, не входя, однако, в кабину. Понизив голос до шепота, он продолжал:

— Мне удалось подслушать разговор Фингера и Винклера в рубке. И Ганс сказал: «Наша армия окончательно разобьет вдребезги эту сволочь, если она осмелится напасть на Советы». Так и сказал: «сволочь». А Винклер ответил: «Хотя эти дела делаются и не так просто и скоро, как тебе хочется, Ганс, но я не сомневаюсь, что час нашей победы во всем мире приближается. Часы, а быть может, и минуты врагов наших давно уже сочтены». Потом Ганс сказал: «А стоит ли нам продолжать здесь, на «ковчеге», комедию? Не пора ли кончать?» — «Нет, не пора, Ганс, — ответил Винклер. — На это я имею определенные указания. Ты помнишь, как тебе хотелось вмешаться и прекратить саботаж пассажиров, не желавших приниматься за работу? Все устроилось и без нас. «Синенькие» помогли сломить это сопротивление!» И они начали смеяться.

Весь разговор Ганса с Винклером Пинч передал уже совершенно серьезным тоном, видимо сам увлеченный своим рассказом.

Вытащив из маленького портфеля, привязанного к поясу, записную книжку, он хлопнул по ней пальцами и сказал:

— Здесь все записано от слова до слова. Текстуально. Хоть сейчас к следователю. А ведь они могли убить меня на месте, если бы застали за этим занятием. О, Пинч не робкого десятка! И если Пинч за что-нибудь возьмется…

Стормер не слушал его болтовню. Он был поражен этой неожиданностью и думал, как ему поступить.

— Надо сейчас же пойти к барону и рассказать ему все. В конце концов он все-таки самый умный человек в ракете… после меня. Только я сам расскажу, иначе вы никогда не кончите.

Маршаль выслушал сообщение Стормера, ежеминутно перебиваемого Пинчем, вносившим «исправления и дополнения», спокойней, чем можно было ожидать. Он опустил голову, задумался и молчал. Стормер начал сам:

— Подумать только, они летели с нами все время и… еще не убили нас!

— Их только двое, — возразил Пинч.

— Только двое? — с насмешкой ответил Стормер. — Да двое ли? Ручаетесь ли вы за то, что они не успели привлечь на свою сторону слуг?

— Да, я и забыл сказать, — быстро начал Пинч. — Ваше предположение не лишено основания, по крайней мере в отношении Мэри. Я два раза заставал ее оживленно разговаривающей с Винклером в укромном уголке коридора возле его рубки. О чем они говорили, я не знаю, так как при моем появлении Мэри тотчас уходила.

— Если их даже только двое, — продолжал Стормер свои размышления, — мы вполне в их руках. Недаром я пережил столь неприятные минуты в своем водяном гробу. Подумать только! Они попросту могли не вынуть нас оттуда, прекратить доступ воздуха. Им ничего не стоило задушить нас и затем выбросить вон из «ковчега». Признаюсь, не понимаю, почему до сих пор они этого не сделали.

— Они п-против индивидуального террора, — ответил Маршаль.

— Простите, но в масштабе ракеты это был бы уже массовый террор, — возразил Стормер. — Так или иначе, продолжать путешествие со своими палачами, которые не сегодня-завтра отправят нас к праотцам, я не намерен.

— Ганса и Винклера необходимо ликвидировать возможно скорее, — высказал до конца Пинч мысль своего патрона.

— Я полагаю, что это единственный правильный выход.

На этот раз Стормер согласился с Пинчем, не оборвав его за то, что тот «мешается не в свое дело». У Стормера, впрочем, были свои соображения проявить к своему секретарю мягкость.

— Вот вы хвалились своей храбростью, — начал он. — Как далеко, однако, простирается эта храбрость? Хватило ли бы у вас решимости справиться с этим делом одному?

— Я не побоюсь, даже если бы их была сотня, — ответил Пинч. — Но дело не в одной моей решимости. Всадить две пули в грудь этих преступников — нетрудное дело. Но если я буду действовать один, малейшая случайность может испортить все. И тогда уж, конечно, несдобровать не только мне, но и всем вам.

— Пожалуй, на этот раз вы правы, хотя вами и руководит трусость, — ответил Стормер.

Они стали совещаться о том, кого можно привлечь к участию в этом деле. Барон продолжал хранить молчание.

Наиболее подходящий человек — это Блоттон. Он силен, решителен, смел. Он говорил о том, что в ракете не все спокойно, что он что-то подозревает… И он, конечно, согласится, хотя до сих пор и стоял далеко от политики. Епископ?.. Он, пожалуй, годен только на то, чтобы забаррикадировать своим тучным телом коридор, если это понадобится. Активно он не станет участвовать в таком деле просто по трусости, спрятавшись за свое «не убий». Впрочем, благословляя на Земле с паперти «могикан», он «забыл» об этой заповеди. Кто же еще? Жак? Его, конечно, надо считать на стороне врагов. Текер? Он, наверное, не пойдет на это. Шнирер? Совершенно безнадежная фигура. Он ответит, что револьвер — это машина, а машину он не возьмет в руки…

— Не привлечь ли нам тогда женщин? — спросил Пинч. — Фрейлейн Амели, например, храбрая женщина и великолепный стрелок, как она сама уверяет. Мы, конечно, не позволим себе поставить женщину под пули…

— Х-хглупости! — кратко вставил Маршаль. — П-превращать ракету в бойню. Он-ни нас н-не трогают…

Стормер был возмущен и страстно напал на Маршаля, от которого никак не ожидал подобного выступления. Не трогают? Великолепно! А кто «тронул» капитал Маршаля? Кто виновник разорений и смертей их друзей и компаньонов? Кто, наконец, повинен в их бегстве?