Прыжок ягуара

Солнцева Наталья

– Не совсем. Мне необходимо выяснить, из-за чего погибла молодая девушка, что сыграло роковую роль в ее судьбе.

– Тут я тебе не помощник, – отрезал Савельев. – Что сыграло, то сыграло. Мы с тобой ничего уж не изменим.

Он внимательно изучал гостя, приглядывался, взвешивал каждое слово. Видно, не привык болтать с посторонними на личные темы. Но если сразу не выгнал, согласился на разговор, значит… больно тоскливо одному.

Закипела вода в чайнике, и бывший моряк принялся заваривать чай.

– Вы больше не женились? – спросил Лавров,

наблюдая за его размеренными движениями.

– Мне хватило одного раза, – не оборачиваясь, бросил Савельев. – Ты сам-то женат?

– Пока нет.

– Значит, мы понимаем друг друга.

– Надеюсь. Я к вам через всю Москву ехал за интересным материалом. Неужто откажете?

– Нечего мне сказать, мил человек. А то бы непременно подсобил. Тебя интересует, кто Камиллу убил? Это мне неизвестно. Идет следствие, но вряд ли убийцу найдут и посадят. Верно?

– Ну…

– Вот и я так думаю.

– После смерти Камиллы вы, как ее родной отец, получите приличное наследство.

– Вон к чему ты клонишь, – угрюмо протянул капитан. – Я о наследстве не помышлял. Но раз по закону оно мне достанется, я отказываться не буду.

– Выходит, вам прямая выгода.

Савельев выронил чайную ложку, и она громко звякнула о блюдце. Спина капитана выпрямилась и напряглась. Он медленно повернулся с кривой усмешкой на губах.

– Ты меня подозреваешь, журналист? Ох-хо-хо!.. Вы со следователем будто под одну дудку пляшете. Может, это он тебя подослал?

– Я сам по себе.

– В ночь, когда убили Камиллу, у меня аврал случился. Труба в ванной прохудилась, я соседей внизу залил. Бригаду аварийную вызывали, до утра в мыле бегали. Трубу меняли, ущерб подсчитывали. Я виноват, что с ремонтом тянул. Лень меня одолела. Веришь? Ничего не хочется. Была бы жена, заставила бы засучить рукава. А так я вольный бездельник. Плохо это или хорошо, голову не ломаю. Живу, как живется.

– Значит, у вас алиби! – подытожил Лавров, который и так знал, что Савельев дочь не убивал.

– Не мог я дочку убить. Я запретил себе о ней думать. То же и следователю сказал. Он мои показания насчет трубы проверил, соседи все подтвердили. Сходи и ты к ним, убедись, что я не злодей бездушный. Я на женщину сроду руки не поднимал, тем более на родную кровь.

– Можно полюбопытствовать, почему вы развелись с женой? Не сошлись характерами? Или она ревновала вас к морю? Требовала бросить любимую работу?

Савельев молча разлил чай в чашки, поставил на стол и сел напротив гостя с оскорбленным видом. Желание оправдаться пересилило досаду, вызванную назойливостью «журналиста».

– Пей, мил человек. И слушай. Если честно, свою первую и единственную жену Анну я любил всем сердцем. Но бывают обстоятельства непреодолимой силы. Слыхал такое выражение? Мы с Анной были молоды, хороши собой… особенно она. Настоящая красавица. Еще в период ухаживания у нее случались приступы меланхолии. Я по наивности был очарован этой ее романтической печалью. На нее вдруг накатывала какая-то беспочвенная тоска,

грусть, для которой не было причины. А я человек другого склада, понимаешь? Ну не мог я сидеть у ее ног, постоянно утешать, развлекать, рассеивать ее уныние. То, что мне сначала нравилось в Анне, потом стало раздражать. Я старался поменьше бывать дома… словом, не сложилось у нас. Когда жена забеременела, ее меланхолия усилилась. Я думал, рождение ребенка ее встряхнет, заставит как-то оживиться. Не тут-то было. У меня лопнуло терпение. Каюсь, я бросил жену с маленькой дочерью и даже не навещал их. Деньги высылал регулярно, но видеться не хотел. Зачем друг другу душу бередить? Разошлись, как в море корабли… и баста.

– А где вы поселились после женитьбы? Снимали квартиру?

– Зачем? Анна – коренная москвичка. Ее мать рано умерла, а отец был в добром здравии. Мы все втроем и проживали на его жилплощади. Когда развелись, я переехал к другу, потом ушел в рейс. Возвращаться в Москву повода не было. Жил, как перекати-поле, где придется. Лет через десять тетка написала мне письмо, звала к себе, жаловалась, что еле ходит, нуждается в помощи. Я ей деньжат подбрасывал, сиделку нанял, чтобы она за ней присматривала до самой кончины. За свою заботу получил вот эти хоромы, – он повел в воздухе руками. – Теперь хоть есть где голову преклонить.

Он рассуждал, как старик, хотя выглядел крепким и моложавым. Словно жизнь его кончилась. Остался один, бобыль бобылем. Если о чем и жалеет, то о морских путешествиях. Вероятно, много стран повидал, разной экзотики насмотрелся. Что ему Москва? Тишь да скука.

– Какие ваши годы, – улыбнулся Лавров.

– Везет мне на наследство, – тяжело вздохнул Савельев. – Тетку похоронил. Что Анна умерла, узнал от следователя. Не думал, что дочку переживу… да так, видно, судьбе угодно.

– И что, ни разу сердце не дрогнуло? Не захотелось обнять Камиллу, посмотреть, какая она стала? Все же родная душа.

– Мне про ее душу ничего не ведомо, – насупился бывший моряк. – Чужие мы с ней. И с Анной были чужие. Может, я вообще в мужья не гожусь! Не всем же быть отцами семейства. Вот ты, например, тоже жениться не торопишься.

– Вы правы.

– Ты пей чай, небось, остыл уже. Лимон клади. Заболтались мы с тобой, как две сплетницы.

Сыщик из вежливости опустил в чашку ломтик лимона и сделал пару глотков остывшего чая. Кашлянул. На языке у него крутился вопрос про ожерелье из зеленых камешков, но вместо этого брякнул:

– Неужели вы так и не встретили подходящую женщину? Ни одна вам не приглянулась?

– Были у меня женщины, – признался капитан. – Хорошие и не очень. Но жениться я зарекся. Сам как-нибудь проживу.

– Анна вам охоту отбила?

– А хоть бы и так! Тебе-то что, журналист?

– Интересно. Не каждый день встретишь убежденного однолюба. Видать, вы свою жену так и не сумели забыть. Я угадал?

Савельев побагровел, сжал челюсти и ослабил ворот синего джемпера. Ему не хватало воздуха.