Прыжок за борт. Конец рабства. Морские повести и рассказы (Сочинения в 3 томах. Том 2)
Шрифт:
Масси перестал стучать, а хриплый голос провозгласил тоном оракула:
— А… Масси! Вот это другое дело. Масси — умница.
— Кто там на корме? Вы, Стерн? Он напьется до чертиков.
У застекленного люка машинного отделения появилась неясная огромная фигура старшего механика.
— К завтрашнему дню он придет в себя и будет исполнять свои обязанности. Я бы оставил его в покое, мистер Масси.
Стерн ушел в свою каюту и должен был немедленно сесть. От восторга у него кружилась голова. Он лег на койку и погрузился в мечты. Глубокий покой, тихая радость окутали его. На палубе все смолкло.
Масси, прильнув ухом к двери каюты Джека, критически прислушивался к глубокому хриплому дыханию.
Второй механик, мертвецки пьяный, заснул. Оргия была закончена. Успокоившись, Масси тоже отправился в свою каюту и медленно стал снимать старую шерстяную куртку с многочисленными карманами. Он надевал ее в тех случаях, когда его знобило, а согревшись, снимал и вешал где попало. Иногда куртка болталась на кофель-нагелях, брошена бывала на лебедку, висела на ручке двери. Разве не он был хозяином? Но излюбленным местом был крюк на деревянном столбе, поддерживающем тент над мостиком и находящемся почти против нактоуза. Из-за этого у него не раз происходили стычки с капитаном Уолеем, требовавшим, чтобы мостик содержался в порядке. Раньше капитан внушал ему страх. Но в последнее время Масси мог безнаказанно бросать вызов своему компаньону. Казалось, теперь капитан Уолей ничего не замечал. Что же касается малайцев, то они были запуганы грозным Масси, и ни один из матросов не осмелился бы прикоснуться к куртке, где бы она ни висела.
Вдруг в соседней каюте раздались шум, звон и стук, словно упало какое-то тяжелое тело; Масси от неожиданности вскочил и уронил куртку. Должно быть, верный Джек заснул внезапно, в самый разгар попойки, и теперь слетел со стула и перебил все бутылки и стаканы. После оглушительного стука все стихло, словно механик был убит на месте. Мистер Масси затаил дыхание. Наконец сонный тревожный вздох или стон раздался за переборкой…
— Надеюсь, он так пьян, что теперь уже не проснется, — пробормотал Масси.
Тихий многозначительный смех привел его в отчаяние.
Он энергично выругался вполголоса. Теперь этот дурак всю ночь не даст ему заснуть. Масси проклинал свою судьбу. Иногда он надеялся хоть во сне позабыть о несносных своих заботах. Не слышно было, чтобы кто-нибудь двигался в соседней каюте. Видимо, Джек не делал ни малейшей попытки встать и лежа хихикал себе под нос; затем он заговорил, не поднимаясь с пола:
— Масси! Люблю старого мошенника. Он бы не прочь был поглядеть, как его бедный старый Джек подохнет с голоду… но вы только посмотрите, как высоко он забрался!.. — Он стал икать. — Судовладельцем стал! Лотерейный билет, не угодно ли! Ха-ха! Я тебе покажу лотерейные билеты, мой мальчик! Пусть старое судно затонет, а старый приятель подохнет с голоду. Масси промаха не сделает, э, нет! Он — гений, вот кто он такой. Вот как нужно зарабатывать деньги. И судно, и приятеля — к черту!
— Дурак принял это близко к сердцу, — пробормотал Масси.
Выражение его лица смягчилось, пока он слушал, подстерегая возвращение дремоты, но он был жестоко обескуражен новым взрывом иронического смеха.
— Хотел бы, чтобы судно очутилось на дне моря?!
О, это хитрый черт! Потопить его хочешь? А? Знаю, что хочешь, мой мальчик! Потопить проклятое старое корыто, а с ним и все заботы! Заберешь страховую премию, повернешься спиной к старому приятелю — все прекрасно… снова джентльмен.
Лицо Масси стало мрачным и неподвижным. Только его большие черные глаза беспокойно бегали. Бред сумасшедшего! И, однако, это была правда. Да. И лотерейные билеты. Все правда. Что? Опять начинает? Хотел бы он, чтобы тот замолчал.
Пьяница-фантазер, лежавший по другую сторону переборки, вновь нарушил мертвую тишину, которая спустилась было на темное судно, ошвартованное у берега.
— И не смейте бранить Джорджа Масси, эсквайра!
Когда ему надоест ждать, он расправится с судном. Берегитесь! Судно пойдет ко дну… и старый приятель — с ним. Он ухитрится…
Сонный тягучий голос оборвался мечтательно, словно замирая вдали:
— Ухитрится выкинуть штуку. Ума у него хватит, не беспокойтесь…
Должно быть, он был очень пьян, потому что тяжелый сон сковал его внезапно, как магическое заклятье, и последнее слово растянулось в протяжный громкий храп.
А затем и храпенье смолкло, спустилась тишина.
Но Масси как будто вдруг усомнился в целебных свойствах сна, стирающего людские заботы; или, быть может, в тишине он нашел успокоение, созерцал яркие видения богатства, удачи, безделья, исполнения всех желаний. Попирая ногами свою любимую старую куртку, он смотрел через круглый иллюминатор в темноту, нависшую над рекой. Иногда дыхание ветерка врывалось в каюту и обвевало его лицо, — прохладное дыхание, насыщенное свежей влагой, поднявшейся с широкой реки. Он мог разглядеть только отблески на воде; и вдруг он как будто задремал, потому что неожиданно, без всякой связи с каким-либо сновидением, вспыхнул перед его глазами ряд пламенных и гигантских цифр — три, ноль, семь, один, два — словно номер лотерейного билета. Затем черная завеса перед иллюминатором внезапно исчезла, пробился жемчужно-серый свет, и показался берег, усеянный домами, ряд тростниковых крыш, стены из циновок и бамбука, резные коньки крыш из тикового дерева. Строения поднимались на сваях, окаймляя стальную полосу реки, неподвижной и полноводной, так как прилив начался. Это было селение Бату-Беру. Настал день.
Масси встрепенулся, надел шерстяную куртку и, нервно вздрагивая, словно после какого-то тяжелого потрясения, записал номер. На редкость счастливое внушение.
Да, но погоня за счастьем требовала денег — наличных денег.
Затем он вышел, собираясь спуститься в машинное отделение. Дела было много, а Джек лежал мертвецки пьяный на полу своей каюты, и к тому же еще дверь в каюту была заперта. Горло у него сжалось при мысли о работе.
Да, но если ты хочешь ничего не делать, нужно сначала заполучить кругленькую сумму денег. Судно тебя не спасет. Это-то уж верно. Ему надоело ждать случая, который освободил бы его наконец от этого судна, превратившего его жизнь в пытку.
XIV
Было что-то невыносимое в глухом протяжном вибрирующем гудении парового свистка, и дрожь пробежала по спине мистера Ван-Уика. Миновал полдень; «Софала» покидала Бату-Беру и направлялась в бухту Пангу, к следующей своей стоянке; сопровождаемая несколькими каноэ, она описала полукруг и, скользя по широкой реке, оставила далеко позади бёнгало мистера Ван-Уика.
На этот раз мистер Ван-Уик не пошел на берег проводить ее. Обычно он спускался на пристань и, пока судно отчаливало, перебрасывался словами с капитаном Уолеем, стоявшим на мостике, и махал ему на прощание рукой.
Но теперь он даже не подошел к перилам веранды.
«Все равно он меня не увидит, — подумал мистер Ван-Уик. — Интересно, может ли он разглядеть дом?» — И при этой мысли он почему-то почувствовал свое одиночество острее, чем чувствовал его все эти годы. Сколько лет прошло? Шесть или семь? Семь. Долгий срок!
Он сидел на веранде, держа на коленях закрытую книгу, и как будто созерцал свое одиночество, словно слепота капитана Уолея заставила его прозреть. Разные бывают сердечные муки и волнения, и нет на земле места, куда бы можно было от них уйти. И ему стало стыдно, точно в течение шести лет он себя вел, как капризный мальчик.