Прыжок за борт. Конец рабства. Морские повести и рассказы (Сочинения в 3 томах. Том 2)
Шрифт:
— Вы это называете «нерациональным методом»? — спросил я, глядя на берег.
— Конечно! — воскликнул он с жаром. — А вы?..
— Никакого метода не было, — пробормотал я, помолчав.
— Совершенно верно, — обрадовался он. — Я это предвидел. Он проявил полную неспособность соображать. Мой долг — сообщить об этом куда следует.
— О, — сказал я, — этот парень… как его зовут?., кирпичник составит для вас отчет, достойный того, чтобы его прочитали.
Начальник был, видимо, сбит с толку. Мне же казалось, что никогда еще я не дышал таким отравленным воздухом, и мысленно я обратился к Куртцу, ища успокоения… да, успокоения.
— И тем не менее я считаю, что мистер Куртц — замечательный человек, — сказал я внушительно.
Он вздрогнул, посмотрел на меня холодным тяжелым взглядом и сказал очень спокойно:
— Был замечательным человеком, — и повернулся ко мне спиной.
Час немилости пробил: я был отнесен в одну рубрику с Куртцем как сторонник методов, для которых время еще не пришло; я не знал о рациональных методах! Но все-таки я мог хотя бы делать выбор из кошмаров.
Собственно говоря, в поисках успокоения я обратился к дикой глуши, а не к мистеру Куртцу, который — против этого я не мог протестовать — был все равно что похоронен. И мне почудилось, будто я тоже погребен в могиле, полной необъяснимых тайн. Я чувствовал невыносимую тяжесть, навалившуюся мне на грудь, вдыхал запах сырой земли, ощущал власть гниения и тьму непроницаемой ночи… Русский тронул меня за плечо. Я слышал, как он (юрмотал:
— Брат-моряк… не мог утаить… сведения, которые повредят 1«путации мистера Куртца…
Я ждал. Видимо, для него мистер Куртц еще не лежал в моги- iic. Я подозревал, что он считает мистера Куртца одним из бессмертных.
— Ну что ж! — сказал я наконец. — Говорите начистоту. Выходит, что я — друг мистера Куртца… до известной степени.
Весьма официально он мне сообщил, что, не занимайся я одной с ним «профессией», он сохранил бы все в тайне, не заботясь о последствиях. Он подозревал, что к нему недоброжелательно относятся эти белые, которые…
— Вы правы, — перебил я, припоминая подслушанный мною разговор. — Начальник считает, что вас следовало бы повесить.
Он встревожился, и это меня сначала позабавило.
— Лучше мне потихоньку убраться с дороги, — сказал он задумчиво, — Для Куртца я больше ничего не могу сделать, а они всегда сумеют найти предлог. Что может их остановить? Военный пост находится на расстоянии трехсот миль отсюда.
— Да, — отозвался я, — пожалуй, лучше вам уйти, если есть у вас друзья среди этих дикарей.
— Друзей много. Они — люди простые, а мне, вы знаете, ничего не нужно…
Он стоял, покусывая губы, потом добавил:
— Я не хочу, чтобы какая-нибудь беда случилась с этими белыми. Конечно, я думал о репутации мистера Куртца, но вы — брат — моряк, и…
— Ладно, — сказал я, помолчав. — Я позабочусь о репутации мистера Куртца.
Тогда я не знал, сколько правды было в моих словах. Понизив голос, русский сообщил мне, что это Куртц отдал распоряжение напасть на пароход.
— Иногда ему невыносимо было думать, что его увезут… а потом снова… Но я таких вещей не понимаю. Я человек простой. Он думал, что это вас испугает — вы решите, что он умер, и повернете назад. Я не мог его уговорить. О, я натерпелся за этот последний месяц!
— Ладно, — сказал я, — теперь все в порядке.
— Да-а, — протянул он, видимо, не совсем успокоенный.
— Благодарю вас, — сказал я. — Я буду держаться настороже.
— Но вы будете молчать? — с тревогой спросил он. — Подумайте, как пострадает его репутация, если кто-нибудь…
Торжественно я обещал ему хранить тайну.
— Тут неподалеку меня ждет каноэ с тремя чернокожими. Я уезжаю. Не можете ли вы дать мне несколько патронов для марти ни?
Я исполнил его просьбу. Подмигнув мне, он взял пригоршню моего табаку.
— Братья-моряки… славный английский табак.
В дверях рубки он приостановился.
— Послушайте, нет ли у вас лишней пары ботинок? Смотри те! — Он поднял ногу. Подошвы были привязаны веревками к бо сой ноге, как сандалии. Я разыскал старые ботинки. Он посмот рел на них с восторгом и сунул под левую руку. Один из карманом его куртки (ярко-красный) был набит патронами, из другого (тем но-синего) торчала книжка Тоусона. Казалось, он считал себя превосходно экипированным для новой встречи с дикой глушью.
— Ах! Другого такого человека я никогда не встречу! Если бы вы слышали, как он декламировал стихи! Стихи собственного сво его сочинения! — Он закатил глаза, упиваясь своими воспомина ниями. — О, он расширил мой кругозор.
— Прощайте, — сказал я. Он пожал мне руку и скрылся во мра ке. Иногда я задаю себе вопрос, действительно ли я его видел, можно ли встретить на земле такой феномен!..
Когда я проснулся вскоре после полуночи, мне вспомнилось его предостережение, его намеки на грозившую нам опасность, и теперь, в звездной ночи, эта опасность показалась мне настолько реальной, что я решил встать и посмотреть, все ли спокойно. На холме пылал большой костер, отбрасывая трепещущие отблески на осевший угол станционного здания. Один из агентов с воору женным отрядом наших чернокожих охранял слоновую кость; но в глубине леса, между черными, похожими на колонны стволами деревьев мелькали, то опускаясь, то поднимаясь над землей, красные огоньки, точно определявшие местоположение лагеря, где бодрствовали встревоженные приверженцы мистера Куртца. Слышался монотонный бой барабана, и воздух наполнен был замирающими вибрациями и заглушённым стуком. Протяжный гул, в который сливались голоса многих людей, поющих какое-то жуткое заклятие, вырывался из-за черной стены лесов, как вырывается жужжание пчел из улья; это пенье странно, словно наркоз, подействовало на мой мозг, еще окутанный дремотой. Кажется, я снова задремал, прислонившись к поручням, пока не разбудили меня резкие, оглушительные крики — взрыв непонятного безумия, который привел меня в недоуменье. Крики сразу оборвались, и опять послышалось тихое гудение, действовавшее успокоительно, как молчание. Я заглянул в каюту. Там горел свет, но мистера Куртца в каюте не было.
Думаю, я поднял бы крик, если б сразу поверил своим глазам. Но сначала я не поверил — это показалось мне невероятным. Дело в том, что меня охватил безграничный страх, какой-то абстрак тный ужас, не связанный с мыслями о физической опасности. Эта эмоция вызвана была душевным потрясением, словно я неожиданно наткнулся на что-то чудовищное, необъяснимое и отвратительное. Такое состояние длилось не больше секунды, а затем сменилось мыслью о грозившей нам смертельной опасности, о возможности нападения и резни. Эта мысль действовала умиротворяюще, и я ее приветствовал. Она настолько меня успокоила, что я решил не поднимать тревоги.